Покушение

Чтобы была полнейшая обречённость.

И согласие на обречённость.

Чтобы никакой крамольной мысли.

Давно убивают.

Не только меня.

18. Топтуна, одного из моих, переводят в Кирьят-Арбу

Я сидел возле редактора в конторе, в центре Иерусалима. Он заканчивал мою трилогию. Оба уставились на экран.

Мой топтун Коренблит вошёл очень браво.

– А, книгу делаешь, – кричал он весело от входа.

Я не ответил.

А пошёл он…

Топтун не обижается. Такова инструкция. Он должен смеяться.

Топтун всех знает и все знают его. Такая задача.

Что он чекист – знаю только я.

Переходит от стола к столу, говорит всем и никому.

Главное – чтобы услышали: «Дают комнату в Кирьят-Арбе. Переезжаю».

Мне бы догадаться, что спущена разнарядка на меня. А топтуна снимают с ненужной уже точки.

Не пачкать руки этой блядью, схватить за воротник: «Валерчик, ведь ты знал, что убивают!»

Затягивать воротником: «Ведь знал, что убивают!»

Кричать сквозь зубы: «Ведь знал, что убивают!»

Догадался о другом: тайная полиция усиливает присутствие в горячей точке.

Слышал, что молодой русскоговорящий рав создаёт там красные бригады.

Бред какой-то!

Не раз чекисты предлагали мне по телефону создавать организацию.

Решил позвонить: предупредить о чекисте и сообщить о покушении.

И дать по мозгам мудакам.

Но вежливо.

Звоню. Создатель бригад на проводе. Решил начать с самого серьёзного – не о чекисте, которых там хватает и без моих.

Назвал себя и успел только сказать: «Было покушение на меня».

Ответ последовал незамедлительно: позвонит через полтора часа.

Можно отстраниться от чужой неприятности.

Или от подозрительного случая.

Или от подозрительного человека.

Но обещать и не сделать.

Начинающий знает: грех.

Жуткая девальвация слова «рав».

19. Памяти рава-маляра и маляра-рава

О многих поступках в жизни сожалею.

Если записать, будет толстая книга.

Однажды, по рабочим делам, катил на своём драндулете после урока рава Зильбера. Перед ним был урок рава Йоэля Шварца. А перед ним урок рава-маляра Немировского.

До обеда он учился сам и учил других, а после обеда работал.

Когда я повернул со Шмуэля-анави и круто поднимался по Ехезкэль, рядом с тротуаром толкал тележку рав Немировский. На тележке были большие банки с краской, в них он упирался и толкал тележку в гору.

Лицо согнувшегося рава и моё лицо, сидящего за рулём, оказались рядом. Мы кивнули друг другу.

Первое, что пришло мне в голову: тележка не войдёт в драндулет.

Многие годы за рулём научили улавливать в глазах людей даже скрытое желание, чтобы их подвезли.

Но глаза рава только приветливо улыбались.

Однажды рав попросил подвезти в дальний район, куда с тележкой не добраться. Пока мы загружали краски, кисти, лестницу в машину, рав рассказывал, почему вынужден попросить меня. Водители автобусов с высоты своих кресел не дают ему подняться со схваченным в охапку имуществом. А вызванные таксисты подъезжают, осматривают выставленное к погрузке на тротуаре и уезжают обиженные.

Моя машина уносилась вперёд от тележки рава. С каждой секундой росла невозможность остановить её из-за множества машин на дороге.

Если бы в его глазах была искорка просьбы.

Мне было бы легче остановиться.

Я бы остановился.

И свершилось бы чудо – тележка вошла в драндулет.

Если бы остановился.

Я плáчу.

– За мои грехи умираю, – сказал рав.

Я сидел у его постели. Я не поверил.

Весь он – от глаз до ног, которые уже плохо слушались, – не просил помощи.

Перед такой силой я боялся произнести слово.

Через несколько дней он умер.

У него не было телефона.

У него не было чековой книжки.

Время не согнуло его.

Верхняя одежда выглядела старее его.

Учил меня:

«Не смотри по шляпе».

«Не суди по бороде».

Я случайно узнал, что он герой.

И раскрыл это в книге «Мудаки»:

«Ешиботник из Меа Шеарим ушёл на фронт, находившийся в нескольких километрах, за Баит-веГаном. Евреи были на высотке, египетский батальон – под высоткой. Прославленный египетский батальон успешно продвинулся к Иерусалиму.

Перед началом боя на высотке были тридцать парней, которых спешно собрали и послали на последний рубеж защиты Иерусалима. За спиной был Баит-веГан, были видны дома, женщины, дети – без мужчин: все были призваны.