За лагерем они с Бедуином наблюдали издалека, бинокля у них не было, но воздух того времени отличался чистотой, а зрение зоркостью, и поэтому они видели все. То, что его поразило, были человеческие останки: человеческие ноги, человеческие туловища. Вначале Александр не поверил и посмотрел на Бедуина: тот лежал, не шевелясь и, похоже, ничему не удивляясь. Но когда на границе селения Александр разглядел черепа, причем целую груду, он понял, что не ошибся. «Не успел избавиться от саблезубого, – подумал Александр, – и вот тебе на, новые людоеды!» Затем он вспомнил брошенных, раненых товарищей, и ему стало по-настоящему страшно.
Он почувствовал в голове усиление грохочущего «тамтама». Это что-то означало, и, возможно, смутная догадка, терзающая его последнее время, вплотную подвела к цели. Он напрягся, в любой момент ожидая нападения. Рука была занята факелом, поэтому он не мог действовать копьем, но и сам факел представлял из себя грозное оружие, ведь это был первый в мире факел. Александр внимательно осматривал стены пещеры, иногда он оглядывался назад, запоминая приметы, по привычке пытаясь перевести на уровень сознания то, с чем успешно справлялось подсознание, он верил, что если ему суждено познать тайну этой глубокой горной норы, то уж выбраться из нее будет куда более простой работой даже без помощи Бедуина. Несмотря на всяческие уговоры, этот уникальный охотник и сын своего времени наотрез отказался даже заглянуть в пещеру, и свое решение он абсолютно не пытался чем-либо оправдывать. Трусость еще не была предосудительной, она была естественной и, значит, имеющей право на существование. В данном случае она была настолько велика, что даже пересилила другую сестру – боязнь одиночества. Александр расстался с напарником с сожалением, взяв с него слово, что тот дождется и не сбежит. Он видел внутреннюю борьбу чувств у Бедуина, которую тот не мог вынести наружу из-за слабости второй сигнальной системы, стоящей на уровне опытной партии шимпанзе из двадцать первого века, обученной жестовому языку со словарным оборотом – четыреста. Кстати, тот эксперимент запоздал лет на пятьдесят – джунгли уже исчезли, и этих образованных обезьян просто некуда было выпустить, да и обучать им стало некого, все их естественные сородичи давно прозябали в неестественных условиях зоопарков.
Однако Александру везло: те, кто спрятал здесь эту таинственную гипнотическую установку, вовсе не ожидали ее выявления, а потому какая-либо охрана начисто отсутствовала. Это было удивительно, даже «гоблины» не удосужились выставить стражу возле своего идола. Похоже, данное истинно религиозное чудо, прибывшее неизвестно откуда и неизвестно чьи интересы представляющее, все-таки сильно опередило время, не создались еще предпосылки для столь сложно устроенного преклонения, до острова Пасхи было еще далековато. Если божество и требовало жертвы, то это было на самом деле его собственное желание, а мозги преклоняющихся ему гоминид просто выполняли приказ, а в силу своего слабого образования не понимали сути.