Покушение на Еву

Необязательно, совсем необязательно было их убивать. Он все-таки надеялся вывести из строя свою странную находку, и тогда, возможно, но не неизбежно, эти почти люди, освободившись от чуждого влияния, вновь стали бы мирными охотниками, а конкуренция между видами вошла бы в свое спокойное русло-продолжение, без этих тоталитарных, опередивших время эксцессов. Но они не сдавались и даже не бежали – они сражались насмерть, а у него не было времени на гуманизм. Он начал уставать, этот турнир длился не слишком долго для несуществующего внешнего наблюдателя, однако для него время тянулось медленно, но, пока он не получил несколько чувствительных ударов по ребрам, каждый из которых, не в момент отклонения, мог запросто переломать кости, он их все еще щадил. Даже там, в отдаленном галактическими месяцами времени, он убивал людей, гораздо более совершенных, чем эти уродцы-пародии перед ним, но ни там, ни здесь он еще не убивал так жестоко, долго и с такого близкого расстояния. Даже тех добитых им «гоблинов» первого сражения он приканчивал одним отработанным ударом. Здесь был другой случай – эти люди защищались, хотя и неумело. Он ломал им ребра, чувствуя это по ударам-отражениям, перебивал пальцы, держащие оружие, но они все равно не сдавались и не бросали свои сучковатые палицы. И даже когда он поразил в висок первого, самого напористого и, наверное, сильного, они не отступили. Тогда Александр снял в голове последние ограничители, и схватка завершилась быстро.

Он некоторое время стоял над ними, глядя на дело рук своих, заставляя себя не отводить глаза, концентрируя внимание на их судорогах и на скребущих скалу окровавленных пальцах. Он глушил внутри совесть, выдумывая себе алиби, он знал, что тот, живущий внутри его левого полушария, рационалист прав: он не был виновен в этих смертях, в них было повинно это адское устройство, сдвинутое им со своего насиженного места. Насмотревшись вдоволь, он повернулся лицом к пещере, и в глазах его полыхала холодная ярость. Он не мог добраться до тех чудо-изобретателей, породивших эту опасную головоломку, и даже не мог представить, кто они такие, но приговор этой штуковине он уже вынес.

* * *

Вот теперь, немного отдышавшись, он вспомнил о Бедуине. Сердце тревожно екнуло, он еще раз осмотрел окрестности, но теперь не в поисках врагов, а с улетучивающейся надеждой увидеть знакомый силуэт. Он еще надеялся, вбегая на ближайшую скалу, но и оттуда он не обнаружил никаких следов друга. Он стал тешить себя мыслью, что следопыт не смог перебороть ужас и сейчас улепетывает в родные края, внутренне стыдясь своего страха, но то был слабый обходный маневр для подавления собственного внутреннего дискомфорта. Он мог попытаться отправиться на поиски, но там, внизу, оставался «шар». Александр спустился с возвышения, а холодный комок безысходности внутри разрастался вширь. Сквозь усы и прочую волосатость лица до губ докатился солоноватый привкус, а нехоженая тропа под ногами начала застилаться пеленой. Одиночество, это постоянное одиночество мира, из которого он никогда не сможет найти выхода, воспользовавшись удобным случаем, выпрыгнуло из тщательно замаскированных повседневностью глубин и навалилось на сознание. Некоторое время он брел на автопилоте, и отчаянье давило его горло железными тисками. Он механически смахнул слезы и одновременно больно ударился ногой о большущий камень. Этот молодой мир не очень давал время расслабиться философскими размышлениями о смысле жизни. Александр присел, растирая прямоходящую конечность. Это его и спасло: неслышно, поскольку в отличие от пуль, не тратя силы на преодоление звукового барьера, над ним прошло тяжелое копье с массивным кремневым наконечником. Александр обнаружил его присутствие, когда оно высекло искры из мирно дремлющего далее по курсу булыжника. Он залег: наверное, сработала привычка, принесенная сюда из того удаленного мира, в котором уже изобрели окопы. Однако здесь, незнакомый с такими чудесами метатель сразу же выдал себя: он издал протяжное гиканье, досадуя о промахе, он даже высунулся из своего укрытия – развала камней в промежутке между скалами.