Покушение на Россию

У нас так не случилось. Даже в языке владение вещью выражается в категории не собственности («иметь»), а совместного бытия: «у меня есть книга». Главное, что русские ученые, вполне используя инструменты научного метода (например, понятие пространства), не изменили мировоззрения и продолжали видеть мир как Космос — упорядоченную, полную очарования Вселенную, дом, в который вселен и за который отвечает человек. И земля — не песчинка, а колыбельная человечества.

Кажется, мелочь, но как она многозначительна. Было в мире две технически сходные программы — у США и СССР. Но в американской ни разу, даже в прессе, не найдешь слова космос. Только space — пространство. У нас же программа космическая. Даже космонавты там так не называются — астронавты. Вот — разница культур.

Столь же по-разному формулировала наука образ человека, подспудно воспринятый из культуры. Дарвин взял из культуры Англии времен «дикого капитализма» идею борьбы за существование — в мире людей! В этом была суть великой идеи Запада — конкуренции. Философ гражданского общества Гоббс сказал, что общество это «война всех против всех», но это — не наука, а чистая идеология. Это был выбор уникальной, нигде более в мире не встречавшейся культуры. Сам же Гоббс отмечал, что это — один из вариантов жизни общества, другой вариант — сотрудничество, но он выбрал конкуренцию. Он писал: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними». Дарвин перенес эту идею в животный мир и, как это часто бывает в науке, даже неверная идея помогает ставить вопросы и дает толчок открытиям. И Дарвин очень многое открыл в жизни животных.

Другое дело, что потом, как пишет видный историк дарвинизма, уже культура Англии и особенно Америки взяла у Дарвина из его эволюционной теории идею борьбы за существование и уже с авторитетом науки включила ее в идеологию «как особенно зверскую форму оправдания социального порядка — социал-дарвинизм — под лозунгом «выживание наиболее способных». В России дарвинизм был быстро освоен как научная теория, но социал-дарвинизм был отвергнут, культура его не приняла. Более того, и в науке у нас была развита особая линия дарвинизма — с упором не на борьбу за существование, а на взаимопомощь среди животных. Ее лучше всех выразил П.А.Кропоткин, который потом стал идеологом анархизма. Он писал: «Взаимопомощь, справедливость, мораль — таковы последовательные этапы, которые мы наблюдаем при изучении мира животных и человека. Они составляют органическую необходимость, которая содержит в самой себе свое оправдание и подтверждается всем тем, что мы видим в животном мире… Чувства взаимопомощи, справедливости и нравственности глубоко укоренены в человеке всей силой инстинктов. Первейший из этих инстинктов — инстинкт Взаимопомощи — является наиболее сильным».

Так что наука вовсе не подрывает культуру и мораль, а взаимодействует с ними, черпая в них идеи, а затем возвращая в обновленном и усиленном виде. Наука, родившись на Западе, объявила знание свободным от морали, от проблемы Добра и зла. Это, конечно, дало ученому силу. «Знание — сила!» (имелось в виду: сила — и больше ничего). Но затем эта идея уложилась в культуре Запада как идеологическая догма. Как выразился Ницше, «сострадание в человеке познания почти так же смешно, как нежные руки у циклопа». А у нас академик И.П.Павлов считал, что наукой движет сострадание к людям, что наука — инструмент Добра. И это не мешало ему быть великим ученым.

Когда человек в душе клянет науку как силу, разрушающую мораль и религию, он, сам того не зная, наносит удар по всей русской культуре. Пусть удар духовный, своим настроем. Но этот настрой очень полезен тем, кто тихо, без шума сегодня нашу науку уничтожает. Как много мы говорим о разрушении нашей промышленности, нашей армии, флота. Сердце болит, мы пытаемся собраться вместе, чтобы их защитить. О науке мы говорим дежурные фразы: ах, мало финансируют. Не мало финансируют, а именно устраняют с лица земли. А ведь возродить промышленность несравненно легче, чем науку. Это — вещь хрупкая и непонятная. Многие страны вкладывают огромные деньги, чтобы вырастить свою национальную науку — не получается. Почему-то ни за какие деньги ее не купишь. В России наука прижилась и расцвела замечательно. А может погибнуть. Будут потом турецкие строители отстраивать новые лаборатории, как храмы, будут давать звания новых академиков и нанимать лаборантов с хорошим окладом — а дух не вернется.