Покушение на зеркало

До чего же хотелось мне, чтобы Марьяна сказала «нет»!.. Но она и в самом деле опаздывала: до проезда Масленникова — ах, вот о чем она успела сказать мне в больничном дворе! — на автобусе уже не успеть.

Мы спустились по Полевой до проспекта, куда заворачивал поток автомашин, я поднял руку и почти сразу же остановил импортную тачку, белую, но далеко не такую шикарную, как подвезший ее к Пироговке «сааб». Вспомнив о нем, я почувствовал, как в сердце опять неприятно кольнуло… Ладно, все выяснения отложим на потом.

В машине мы не разговаривали. А когда вышли у Дома культуры подшипникового завода, времени на это уже не оставалось совсем.

— Я подожду вас в вестибюле. Или подойду… Примерно через сколько закончите?

Дубина, я даже не удосужился спросить, что это за урок у нее такой.

— Зачем? Пойдемте вместе, — просто сказала она. — Может, никто и не пришел. В такую жару молодежь выбирает пляж, а не репетиции.

Репетиции? Тем любопытнее.

К сожалению, на репетицию — чего? — эта самая молодежь все-таки явилась. В прохладном вестибюле Марьяну уже поджидали трое — две белобрысенькие девицы лет пятнадцати-шестнадцати, обе загорелые и коротконогие, инкубаторски похожие даже выражением круглых мордашек, и уже вполне взрослая, безусловно за двадцать, длинноносая шатенка в широких серых шортах, никак уж не гармонирующих с торчащими из них до голубизны бледными худыми ногами. Мы поднялись по лестнице на второй этаж, пожилая уборщица, что-то бурча себе под нос, открыла ключом зал. Марьяна включила над сценой свет, я устроился в полутьме на последнем ряду.

— Начнем с повторения! — произнесла с милой своей хрипотцой Марьяна. — Девочки, кто самая храбрая?

Самой храброй оказалась длинноносая шатенка. Через пять минут мне стало ясно, что долго я здесь не высижу. От кружковых занятий «по художественному чтению», к которым в детстве меня принуждали родители, видевшие во мне будущего дипломата, я на всю жизнь получил стойкое отвращение к декламации и сколько-нибудь выразительной сценической речи. Потому, наверное, я и не написал ни одной пьесы. Читать их я могу спокойно, но само театральное действо неизбежно рождает во мне ощущение неловкости и даже стыда за актеров. Сейчас же на меня так сразу и так остро пахнуло бабушкиным нафталином, что стало тоскливо и обидно за Марьяну, вынужденную заниматься с тремя дурами черт знает чем. Впрочем, уже выходя с незажженной сигаретой из зала, я понял из ее реплики, что девицы готовятся к какому-то конкурсу. Видимо, радио или теледикторов, а может… Не все ли равно?

Минут сорок я гулял по чадному проспекту Масленникова, заглядывал в магазины, потом курил, сидя на скамейке возле Дома культуры, рассматривал проходящих мимо девиц. Мыслей в голове не было, так, какие-то хвостики, свои утренние тревоги я загнал глубоко внутрь и не позволял им высунуться даже на мгновенье.

Я просто ждал Марьяну, и минуты плыли мимо, словно и не задевая меня. Потом я наконец вспомнил, что в кейсе у меня подстрочник переводной бодяги. Самое подходящее время, чтоб его полистать. Противно, конечно, но в ожидании электрички читаешь на вокзале любую муру. А эту — надо.

Она освободилась только через полтора часа.

— Знаете, я полагаю, что нам с вами необходимо поговорить, — сказал я, вставая, когда Марьяна приблизилась ко мне. — И лучше всего, если мы это сделаем не на ходу, а где-нибудь в кафе. Как у вас со временем?

— У меня есть еще свободный час, — без обиняков ответила она и улыбнулась, по-моему, с искренней признательностью. — Ванечку я беру обычно в половине шестого, полчаса на дорогу. Пойдемте. А куда?

— Тут неподалеку есть уютное заведеньице. С завлекательным названием «Золотой теленок».

— Знаю, бывала… — Марьяна засмеялась. — Будете завлекать? А не слишком ли накладно? Что ж, попробуйте, Остап Ибрагимович Бендер-бей, желаю успеха.

— Он будет, — пообещал я. — Меня, как известно, любила даже одна женщина — зубной техник. Какие уж тут могут быть сомнения?

Идти было около трех кварталов. В ресторане было пустовато, однако столик возле дальнего от входа окна, который я как-то присмотрел, оказался занят совсем еще юной парочкой, допивавшей бутылку шампанского. Пришлось устроиться в другом конце зала, где по соседству не было никого. На мой вопрос насчет вина Марьяна ответила просто: «Лучше коньяк. И, бросив на меня испытующий взгляд, быстро добавила: — Но совсем немножечко. И к нему чего-нибудь такого… Цитрусового…».

Открыв карточку, я похолодел… Я слышал, что это заведение — одно из самых дорогих в Самаре, был я в нем лишь однажды, да и то у барной стойки, и платил за выпивку, кажись, не я. Цены здесь были просто-напросто бессовестные, дикие, оскорбительные… Но, черт побери, не отступать же!.. Шальной перевод, откуда бы он ни свалился, позволял мне сегодня… ну, не то, чтоб шикануть, но все-таки.

Я заказал триста граммов коньяка, лимон, апельсины. От мороженого она отказалась, и, по-моему, зря. Впрочем, может, у нее что-то с горлом?

Со стороны бара доносилась негромкая музыка, нечто итальянское, леденцовое…