У меня к Марьяне было много вопросов, связанных и с загадочным «фордом», и с ее неснижающимся внутренним напряжением, которое я ощутил еще вчера. Чего же она все-таки опасается? Что нас увидят вместе? Кто увидит? Что не муж, это ясно. Любовник? Тот, что подвез ее к больнице? Или еще кто-то, от кого эта женщина зависит и кого боится? Но спрашивать о чем-либо таком было, разумеется, рано. Для этого надо иметь хоть какой-то задел доверия.
— Спасибо вам, Феликс, что выбили меня из моей колеи. — Марьяна улыбнулась мне глазами, тоненькие морщинки в уголках век проступили и исчезли. — Не в том смысле, — спохватилась она, — что нарушили покой, нет, я имею в виду другое совсем… Ну, в том смысле, что моя жизнь на маятник похожа своим однообразием. И вдруг вы, ресторан…
— Вот и первый тост. За сбой ритма!
Мы выпили, я — по-пролетарски, одним махом, Марьяна пригубила, зажмурилась, но допила рюмку довольно уверенным длинным глотком. И не поморщилась, надо же…
— Наверное, не надо уточнять, почему я так приклеился к вам, — сказал я, принимаясь счищать свернутой салфеткой сахар с дольки лимона. Она иронически покосилась на мои руки, и я тотчас оставил цитрус в покое. Потому что это естественно, вы привлекательная женщина, равнодушным не будешь… Но, пожалуй, главное все же другое — сейчас мне это необходимо…
— Что — это? — Брови Марьяны вопросительно изогнулись, их надлом стал еще резче. Прямо-таки крылья буревестника.
— Это — значит влюбиться… Увлечься, так сказать, воспарить над собой.
Единственный выход… Вернее, хоть и банально звучит, увидеть просвет в конце туннеля. Оттого я так навязчив, хотя ловеласом, уж вы мне поверьте, никогда не был.
— Ну, предположим, это я вас зацепила. — Марьяна покачала головой и взглянула на меня с такой грустной лаской, что мне стало не по себе. — Я отконвоировала вас, Феликс, в милицию, а не вы меня. Попробовали бы вы от меня убежать!..
Мы рассмеялись. Действительно, и не придумаешь пикантней повода для начала романа. И — сразу спала напряженность, словно по чьей-то команде «вольно!».
— Забавно, конечно… — Марьяна разрезала апельсин и вопросительно взглянула на меня, я покачал головой. — Выходит, я оказалась той первой смазливой, которая в нужный момент попалась вам под руку? Не скажу, чтобы это мне льстило. Но, что ж, как видите, я не против. Только бы вы потом не пожалели.
На рынке нельзя покупать что-то сразу, что с краю, лишь бы скорей.
— Не упрощайте, Марьяна. Я не знаю, но я чувствую, чем вы можете стать для меня. Я писатель, у нашей породы особое чутье.
— А если я дрянь? Разочаруетесь, только и всего, правда? А ведь во мне, Феликс, столько гадостного… Порой себя ненавижу, убила бы. А себя не переделаешь, поздно…
— Это с какой меркой подходить. Хоть к себе, хоть к другим. — Я наполнил рюмки коньяком, взял свою. — Постарайтесь жить в мире хороших людей. Но сначала вы его должны создать, этот мир.
— Создать? — Марьяна машинально поднесла рюмку ко рту, но лишь макнула губы, поставила. — Не совсем вас поняла.
— Считается, что у каждого явления есть, как у рубашки, изнанка и лицо. Но все относительно. Прямодушного человека можно называть бесцеремонным, неделикатным, примитивом. Подружку, которая искренне переживает за вас и поэтому интересуется вашими отношениями с людьми, вашей личной жизнью, легко обозвать настырной сплетницей или любительницей копаться в чужом белье. Все зависит от вас самой: что вы хотите видеть в них, по какой шкале оценок судить. Я стараюсь выбирать ту, по которой человек хорош.
— Понятно. — Марьяна опустила глаза, уголки полных губ иронически дрогнули. — Действительно, очень удобно… Кривоногая? Зато как удобно тебе ездить в седле!.. Набитая дура? С ней так приятно: никогда не заподозрит, что ты не Сократ. Так ведь?
— Мир хороших людей, милая Марьяна, это всего лишь иллюзия, я сам все прекрасно осознаю. Но жить в нем все-таки можно, даже когда разочаровываешься то и дело. А вот в изнаночном мире «плохих людей»… Не дай Бог! Сразу вешаться надо.
— «Тьмы горьких истин нам дороже нас возвышающий обман…» Все это было, было, Феликс Михайлович. Помните: «Я сам обманываться рад…»? Если огрубить вашу теорию, то она звучит так: постоянно себе вру, вру и вру. Видимо, и другим тоже? А, Феликс Михайлович? Для пущей приятности отношений?
Марьяна достала из сумочки пачку сигарет и протянула мне. По-моему, это самые дорогие из тех, что видишь в киосках, купить для пробы я так ни разу и не рискнул. Я выудил одну, чиркнул зажигалкой, поднес Марьяне огоньку, прикурил сам. Мне показалось, что она занервничала. Неужели что-то в моих речах задело ее за живое?
— Видите ли, — сказал я примирительно, — придумывать лишнее, конечно, приходится. Я имею в виду чьи-то достоинства, главным образом той женщины, которая нравится. Так и должно быть: мужчина должен приподымать образ любимой, смотреть на нее снизу вверх… А поскольку я по профессии своей выдумщик да плюс к тому — натура самовозгорающаяся, то, как правило, получается перебор…
— Например? Если можно…