Покушение в Варшаве

Герцог Рехштадтский не сказал Меттерниху ни да, ни нет. Такой же пугливый тугодум, как его венценосный дедушка. Хорошо хоть канцлеру удалось внушить последнему здравую мысль назначить внука капитаном в лейб-гвардии Драгунский полк. Парню стоит выйти из резиденции, пообщаться с офицерами. Не одного же его посылать в Краков! Всюду нужен глаз да глаз. Пусть этот глаз будет австрийским. Поедут и секретари, и дипломаты, и военные. Много ли поляки могут сами?

Графиня Вонсович считала, что много. Она прибыла в Вену поддержать миссию Бржездовского и поселилась вместе со вторым супругом и младшим сыном от первого брака, юным графом Морицом Потоцким, в одном из самых красивых особняков столицы. Всем напоказ. Каждый вечер мать об руку с юношей являлась в опере, поражая публику своими туалетами и гордясь, что выглядит почти сестрой семнадцатилетнего мальчика.

Сплетники называли юношу ее бастардом от графа де Флао, побочного сына Талейрана[17]. Чего она ничуть не стыдилась. Ужас, какая полька! Мориц считался внуком величайшего из министров Бонапарта, в честь которого и получил имя. Он точно был живым доказательством – мостом – между Францией и Польшей, воплощал в себе неразрывный союз.

Франц солгал, когда сделал вид, будто впервые слышит о короне. Напротив, его уже с месяц осаждали и даже атаковали поляки. Подкарауливали в аллеях парка, кидались к ногам, рассказывали о бедах родины и смотрели так, будто он – единственный, кто может их спасти.

Мориц был до поры до времени в стороне от общего ажиотажа. Словно не хотел раздражать принца. Соблюдал европейскую деликатность там, где остальные сарматы валили напролом. Наконец, и он, по требованию матери, вступил в игру. Подстерег Франца на подступах к Глориетте, у фонтана Нептун, который низвергал каскады воды по нагромождению белых мраморных фигур тритонов и русалок. Ничего от спокойствия версальских вод. Все грохочет, блестит, переливается, катится с горы, дробится и брызжет на зазевавшихся.

Мориц ринулся к отпрыгнувшему в сторону Францу. Тонконогая левретка, которую тот выгуливал, прянула в сторону, запуталась в живой изгороди, укололась и жалобно затявкала.

– Что вы меня подкарауливаете?! – взвился принц. – Сколько можно? Ваши соотечественники…

– Мои соотечественники в отчаянии, – не смутился Мориц. На взгляд принца, в нем было что-то чересчур много немецкого, а не французского. Светлые волосы, блеклые ресницы, кожа тонкая, с веснушками. Это при черноволосой матери! Неужели граф де Флао, любимец стольких женщин, рыжий?

– Вы должны спасти нас, – молил молодой граф Потоцкий. – Только вы, сын великого отца, можете избавить Польшу от ненавистного ига.

Франца давно бесила сарматская экзальтация.

– Мой великий отец потерял все, уступив уговорам польских союзников и отправившись в поход против Московии.

Мориц был удручен. Его отталкивали, причем самыми разумными аргументами. Говорили правду.

– Что же нам теперь делать? – простосердечно спросил он. – Вся наша надежда на вас. – Юноша отступил от собеседника и, как бы извиняясь за нападение, взялся выпутывать левретку из куста. За что был тут же укушен ею. Мстительная дрянь цапнула всерьез. Бедный граф отдернул руку, с пальцев капала кровь.

Франц вытащил свой платок.

– Вот, перевяжите. Сразу с прогулки пойдем к лейб-медику. Возможно, вам нужны уколы.

Мориц сочно расхохотался.

– Уколы? От собаки? А когда вас лошадь лягнет, вы тоже бежите к доктору?

Франц насупился.

– Смотря как лягнет. Может же и кость сломать.

– Не бывает, – уверенно заявил Мориц. Хотя всем известно: бывает и еще как! – Лошади просто так не лягаются. Значит, вы их чем-то напугали.

– Собаки тоже просто так не кусают, – парировал принц. – А если у нее слюна ядовитая?

– Слюна? – не понял Потоцкий. Он подхватил визжавшую левретку за ошейник и поднял в воздух. – У тебя слюна ядовитая? Ах ты, чучело!

Последнее было сказано почти с умилением и подкупило сердце принца. Франц сделал молодому поляку знак, и оба уселись на мраморном бортике фонтана. До них добрызгивала вода.

– Вам действительно так плохо живется? Что они делают, эти русские?

Мориц поднял на принца совершенно несчастные глаза.

– Мы их ненавидим. Что бы они ни делали. Просто мерзость. Я не знаю, как объяснить.

Не надо объяснять. Затяжной приступ взаимного отторжения, как часто случается у народов, веками живущих бок о бок, но не становящихся одним целым. Этим двум помешала вера.

– Вы католик? – спросил Франц у графа Потоцкого.

– Да.

– Верите?

– Я француз.

Хороший ответ. Все сразу ставит на свои места. Кровь Талейранов, епископов Перигор, мешает обскурантизму.

– А ваша матушка?

– О, она весьма религиозна. Как все польки. Впрочем, тоже на французский манер.

Что значили последние слова, Францу вскоре предстояло узнать. А пока он протянул Морицу руку, приглашая следовать за собой на прогулке.

– Вы единственный, кто не стал от меня ничего требовать, – сказал принц, – не стал настаивать. А когда я не дал ответа сразу – проклинать меня за жестокосердие.

Потоцкий улыбнулся как-то растерянно.