Покушение в Варшаве

Последнее, что он видел, был черт в русском мундире, который, глядя в серебряный поднос, старался кокетливо зачесать себе на рожки остатки волос и повторявший, адресуясь к Морицу:

– Разве я тебе не подойду? Поедем в отечество.

С тоски юноша смял подушку и застонал. Он почему-то верил рогатому: тот и есть его папаша.

* * *

Однако де Флао не отставал. Набился гулять в ним в парке Мокотува, как если бы юноша был младенцем. Объяснить ему, что гулять со взрослым парнем и поздновато, и бесполезно, у Анны не получилось. Она умолила Морица во всем потакать родителю. Быстрее уедет.

На центральных дорожках юноше все время казалось, что на них пялятся с осуждением. А тут еще «парочка» удалилась на окраины поместья, где низкие французские газоны переливались в лохматый английский парк. Мориц просто спиной чувствовал, что на них смотрят с самыми гаденькими подозрениями.

Он старался не прислушиваться ко всей той ереси, которую нес спутник. Но в какой-то момент Морицу показалось, что имя герцога Рейхштадтского мелькает в речи де Флао слишком часто.

– О чем вы меня просите? – прямо спросил юноша.

Шарль-Огюст расстроился. Он еще ни о чем не просил. А только подводил собеседника к мысли, как Польша будет благоденствовать под скипетром сына Бонапарта, пока его сторонники во Франции и в Бельгии готовят взрыв против Бурбонов.

– А что дальше? – нахмурился Мориц. – Здешний престол – только трамплин, чтобы прыгнуть повыше?

Де Флао не мог сказать мальчику, который, несмотря на все старания сделать его французом, вырос-таки поляком: «Нам самим нужен сын Наполеона». Поэтому он повел более дипломатичную речь:

– Всем бы хотелось заполучить этого юношу. Неужели вы думаете, что Польша в наибольшей степени заслуживает милость небес?

Мориц помолчал, а потом ляпнул:

– Думаю, что Польша заслуживает. Здесь поставим точку.

Он не стал говорить, что на днях видел хорошего государя для своей страны. Жаль, что его уже расхватали. Особенно обидно, что русские. Он был бы просто великолепен, если бы… Но всего этого Мориц сказать не мог: его не поймут, да и сам он себя не понимал.

– Вы служите в десятом гусарском полку, который квартирует в Груеце? – уточнил де Флао. – Не там ли находится знаменитая гауптвахта, откуда узников прямиком доставляют в столицу?

– Точно так. Рядом, – кивнул молодой человек.

– И на нее недавно привезли майора Валериана Лукасинского?[87]

Осведомленность де Флао поражала.

– Туда не пройти. Охрана весьма сурова.

А юноша, надо признать, сразу схватил суть.

– Вообразите, какое воздействие на ваших соотечественников произведет эта фигура, если обратится к ним с речью или с предсказанием, – рассуждал граф, как если бы дело освобождения узника было уже сделано или у него в кармане лежал ключ от каземата.

Лукасинский был арестован еще семь лет назад за то, что не подчинился требованию распустить масонскую ложу. В ней состояло человек двести самых горячих голов, часть которых входила еще и в Патриотическое общество, всем сердцем желая свободы Польши.

Валериан придумал свою систему, отличную и от немецких розенкрейцеров, и от французских иллюминатов, и от шведского строгого послушания. Растерзанная Польша уподоблялась мастеру Хираму из знаменитой орденской легенды, убитому тремя учениками. Те, в свою очередь, олицетворяли Россию, Пруссию и Австрию, принявших участие в разделах. Труп несчастного Хирама был зарыт так, что его не могли найти. Так и Польши не было больше на географической карте. Но над могилой первого из мастеров расцвела ветка белой акации – любимого цветка братства. Что символизирует воскресение родины, которая даст миру новое «слово мастеров». И звучать оно будет не хуже Свободы, Равенства, Братства, объединяя народы.

Так, кажется? Ничего не забыл? Историю национального масонства Морицу рассказывали шепотом, когда он был еще ребенком. Но и тогда сердце сжималось от сладкого предчувствия грядущей победы.

– Говорят, страдания только усилили тягу Лукасинского к пророчествам, – заметил де Флао. – Говорят, друзья-каббалисты открыли ему тайну, как управлять временем. В своем сознании, конечно. Он видит будущее.

Польский Нострадамус! Де Флао, как истый француз, к подобным вещам был настроен скептически. Пусть варвары развлекаются. А он подумает, как это использовать. Будет полезно, если Лукасинский увидит на польском троне герцога Рейхштадтского, поражение России от турок и персов, победу бонапартистов в Париже и Брюсселе…

– Мы сможем посетить его, – твердо сказал граф. – Нет таких затворов, которые не отворяло бы «слово мастеров». Где только нет людей, готовых на него отозваться. Вам любопытно?

Мориц закивал. Ну наконец-то хоть что-то путное от очередного папаши!

– Я могу взять вас с собой, – задумчиво сказал Шарль-Огюст. – Но вы обещаете рассказать у себя в полку все, что услышите. Не скрыть и от матери. Повторить в гостиных, где бываете. А особенно в том кругу достойных публицистов, где читает лекции господин Лелевель.

«Как хорошо он осведомлен!» – удивился Мориц. Всего этого не может знать просто человек, на удачу заехавший из Вены.