Покушение в Варшаве

– Австрия могла бы ответить коронацией Франсуа-Наполеона на ваше восстание, – предположил де Флао.

– Которое русские тут же потопят в крови? – парировала госпожа Вонсович. – Увольте. Нам пообещают поддержку со стороны Вены, а в реальности попытаются устроить четвертый раздел? Поверьте, Шарль, с нас хватит. Должна быть очень ненастная международная погода, чтобы мы отважились после всего, что пережили. Россия должна быть отвлечена от нас.

– Турок мало? – с легкой усмешкой осведомился де Флао.

– Как оказалось, мало даже и французов, – вернула ему смешок графиня. – Петербург должен быть занят на всех фронтах. Австрия не будет нашими руками таскать каштаны из огня. Так и напишите Меттерниху.

– А что передать несчастному мальчику Франсуа-Наполеону? – попытался разжалобить ее гость.

– Что «несчастные мальчики» в большую политику не играют, – отчеканила графиня. Она всеми силами показывала собеседнику, что восторженной девочки перед ним больше нет. Кажется, Анна уже вошла в роль будущей королевы, и это место нравилось ей куда больше, чем роль любовницы короля из династии Бонапартов.

– Неужели вам совсем не близки интересы этого бедного ребенка? – поддразнил де Флао.

«В любом случае мне ближе интересы моих собственных детей».

– Конечно, я питаю очень горячие чувства к сыну Наполеона, – твердо заявила она. – Но австрийская сторона должна сделать хоть что-то для сына своей эрцгерцогини, как они говорят. Он сам должен попробовать свои силы. Это тоже немаловажно. Зачем в нынешних обстоятельствах Польше нерешительный король? Если ему удастся заставить деда-императора и Меттерниха короновать его в Кракове, пусть приезжает к нам и попробует свои силы среди многих, могу вас уверить, многих претендентов.

Де Флао стало ясно, что Варшава, которую считали проходной картой, как и раньше, мнит себя пупом земли. Поляки ничуть не изменились. Во время минувшей войны, например, они были убеждены, что Наполеон затеял поход против России ради них и очень удивлялись, зачем это он потащился дальше Смоленска? Ведь к старой границе Речи Посполитой уже вышли!

– Вы все исчерпывающе объяснили, сударыня.

В это время двери распахнулись, и на пороге гостиной возник Мориц с материнской запиской в руке.

– Я ничего не понял… – он с удивлением воззрился на гостя. – Прошу покорно меня простить, я не знал…

Анна поднялась. У нее было такое чувство, что она при всем честном народе не наступила, а села всеми юбками в лужу.

– Дражайший граф, позвольте вам представить моего младшего сына Маврикия. Мориц, позволь тебе представить графа Шарля-Огюста де Флао.

Оба так и застыли. Гость цепко вглядывался в лицо юноши. Мориц не знал, куда деваться.

Положа руку на сердце, они были похожи. Тут Анна не прогадала. Бенкендорф никогда не признал бы, но ей нравился один тип мужчин. Высокие, худые, с впалыми щеками, длинным носом и сильным волевым подбородком. Только брови были разными: у Шурки прямыми, у Шарля-Огюста полукружьями над глубоко посаженными глазами. Но подводил цвет. Вернее, его полное отсутствие у одного любовника и переизбыток вкупе с оливковой кожей у другого.

Мориц же был, мягко говоря, рыжеват.

– Моя бабушка была рыжей, – соврала графиня.

Но де Флао был в полном восторге.

– Моя мать была почти такой масти, – сообщил он, выходя из-за стола. Граф раскрыл объятия и двинулся к Морицу с явным намерением его поцеловать.

Юноше захотелось закричать и выбежать прочь. Но он пережил и чужие руки у себя на плечах, и чмоканье воздуха с обеих сторон от ушей.

Де Флао был растроган.

– Вот ради чего стоило приехать в Варшаву!

Анна сделала страшные глаза, приказывая сыну не показывать ее записку. Но Шарль-Огюст уже отобрал у мальчика бумажку.

– Вы хотели отослать его, – воскликнул он, – чтобы не смущать меня. О, Анна! Вы всегда отличались крайней деликатностью.

«Сумасшедший дом!» – подумала госпожа Вонсович.

Ночью Морица снова посетил сон, перемешавший в одном котле все впечатления. Юноша вышел на площадь Трех крестов, чтобы встретить черта. Было страшно. В следующую минуту он уже сидел в малюсеньком кафе визави с обитателем преисподней. Тот выглядел, как Бенкендорф. В русском мундире. Но говорил по-немецки. Это из детского наставления нянюшки: «Все черти в аду – немцы».

– Так чего ты хочешь? – нетерпеливо осведомился черт. – А то я на развод опаздываю. Государь в сем случае строг.

Морицу захотелось спросить: а что, все солдаты у царя – черти? Ну, генералы точно.

– Не, – сказал черт. – Мне выискивать приходится для Корпуса жандармов. А знаешь, почему? Черти верхом лучше ездят. И все лошади у нас – кошки. Только обратились. Император знает, но молчит.

Тут за стол сел граф де Флао, и у них пошла беседа, смысла которой Мориц не угадывал.

– Да ты масон! – упрекал его черт.

– Сам масон. Тьфу на тебя!

– Оставь мальчика. Я заберу его в свое царство.

Имелась в виду преисподняя.

– Нет, я заберу. Он будет Бонапартом, только маленьким. При большом Бонапарте.

На столе явился пражский череп. Откуда ни возьмись, граф Станислав Потоцкий хватил по скатерти молотком.

– Мама-а! – закричал Мориц и проснулся.