Покушение в Варшаве

– Мадам, – Никс, внимательно наблюдавший за ее лицом, взял жену брата под руку. – Давайте-ка я объясню вам то, о чем Константин почему-то умалчивает. – Они размеренным шагом двинулись вперед по дорожке, наблюдая, как садовник, пользуясь вечерней прохладой, меняет цветы в клумбах, вынимая облетевшие уже тюльпаны, и высаживает кустики готовых распуститься махровых пионов.

– Не стоит винить меня в том, к чему я не имел никакого отношения, – продолжал Николай. – Я должен был принять дела такими, какие они есть. Не я делил Польшу. Не я, а мой брат-благодетель собрал все ее земли воедино, воссоздав вашу государственность, и даровал конституцию. Поверьте, при мне ни того, ни другого, ни третьего не произошло бы.

Лович удивленно вскинула глаза. Ей казалось, что дела Александра I для нынешнего императора святы. Но тот кивком подтвердил свои слова.

– Я не делил бы. Кому нужно соваться в ваше беспокойное болото? Не возрождал бы угрозу для моей собственной страны. И не давал бы прав тем, кто способен воспользоваться ими во зло. – Он говорил откровенно, но в этой откровенности не было ничего лестного. Как Александр умел подбодрить ее соплеменников! От честности его преемника душа в груди опускалась.

– Я не лукавлю, и если придется выбирать между двумя народами, кому жить, кому умереть, какого ответа от меня, русского царя, вы ждете?

Она приложила к губам кружевную перчатку.

– То-то, – кивнул Никс. – Тяжело задаваться этим вопросом. А потому вашим соотечественникам лучше не бунтовать.

– Но они очень несчастны, – отозвалась княгиня.

– Понимаю, – вздохнул Николай. – И мы были несчастны под монгольским игом. Однако ж ваше положение не в пример завиднее. У нас отбирали и жизни, и имущество, уводили людей в рабство. Вам ежегодно платятся серьезные субсидии из казны. Как думаете, мои русские подданные хотят вас кормить? Особенно после того, что вы сделали в Смоленске и Москве?

Этот человек ставил все с ног на голову, а ему казалось, что по своим местам. Более того, он был уверен, что прямота представляет собой ценность в международной политике.

– Вы не понимаете…

– Все я понимаю, – заверил ее Николай. – Нам невыгодно держать Польшу в составе империи. Ради предоставления вам коммерческих благ наша собственная промышленность в западных губерниях разоряется. Купечество ропщет. Ваша шляхта заражает наше дворянство несвойственным ему умствованием. У вас не было государства, вы его добились от моего брата, заверяя, что никогда-никогда не станете бунтовать. Теперь вы добиваетесь независимости. А за ней и земель, которыми прежде владела Речь Посполитая, но где вовсе нет ни поляков, ни католиков. Думаете, я отдам?

Княгиня опустила голову.

– По доброй воле не отдам, – констатировал Никс. – Значит, силой. А это кровь. Скажите сами, что делать, если кровь орошает свободу? Так не будет у вас никакой свободы, ибо ваша свобода – пускать нам кровь. Я достаточно откровенен?

Она сглотнула.

– Жанетта, – он смягчился. – Скажу, не таясь: я сейчас бы отпустил Польшу на все четыре стороны.

Ей даже не пришло в голову ему не поверить. Весь ужас состоял в том, что Никс, как всегда, говорил правду.

– Вы нам не нужны. Даже вредны. Обуза. – Он выразительно постучал себя по хребту. – И со своими требованиями… – Император провел ребром ладони по горлу. – Нам надо быть порознь. Мы видеть друг друга не можем. – Никс тяжело вздохнул. – Но беда в том, что Польша раньше нападала сама, а теперь, когда мы открутили когти вашей храброй птичке, предоставляет свои земли для броска другим завоевателям. Для нас ваше ничтожество – вопрос безопасности. И потому я коронуюсь.

Лович почти с жалостью смотрела на человека, который поднял на свои плечи неподъемную тяжесть.

– Не меняйте золотую клетку для вашего побитого орла на цепь и миску в зверинце, – голос Никса звучал угрожающе. – Я ведь могу и не удержать своих соотечественников.

Княгиня едва не заплакала. Но царь не заметил этого, весь в потоке своих мыслей.

– Суворов во время штурма Праги не стал удерживать своих солдат. А мой брат при вступлении русских войск в Польшу запретил всякую месть. За первое нам стыдно перед Богом. За второе – перед своими соплеменниками, которые остались без отмщения. Я не знаю, что из всего этого может получиться.

Император кивнул Бенкендорфу, предлагая ему проводить гостью до кареты. А когда тот вернулся, без церемоний сел с ним на скамейку.

– Вам придется что-то решать, – сказал Александр Христофорович. – Заберите цесаревича отсюда. Либо Польша, либо ваш августейший брат.

Но Николай не мог решить. И не потому, что привык к колебаниям, как покойный Ангел, а потому, что боялся. Оставит великого князя здесь, будет бунт в Варшаве. Заберет с собой – в России. Выходило, только на небе Константину и место. А туда цесаревич не собирался. Видно, пока все не испортит.

Глава 24. Погоня

Москва