Пол Келвер

— Моя дочь, Нора, — сказал Делеглиз, представляя меня ей. — Мистер Пол Келвер, литератор.

— Мы уже встречались с мистером Келвером, — сказала она, — он ждал тебя здесь, в мастерской…

— Надеюсь, ты не позволила ему скучать? — спросил Делеглиз.

— О нет, я развлекла его, — ответила она. Голос у нее был точно такой же, как у отца, с той же искоркой веселья.

— Мы развлекали друг друга, — сказал я.

— Ну и хорошо, — сказал старый Делеглиз. — Оставайся и пообедай с нами. Сегодня у нас будет карри[35].

Глава VI

О славе, добре и эле, которые порождают любовь.

На время своих мытарств я избегал связываться со старым Хэзлаком. Не тот это был человек, чтобы сочувствовать тому, чего он не понимал. При его-то неукротимом добродушии он настоял бы на том, чтобы помочь мне. Почему я предпочитал влачить полуголодное существование и гнуть спину на Лотта и K°, вместо того чтобы работать за приличное жалованье на него (потому лишь, что был с ним знаком?), объяснить не могу. Хотя выгоды были бы и не так уж велики, но ведь сделки Лотта и K° не были ни на йоту честнее. Я не верю, что именно это соображение подвигло меня на такое решение. Не думаю я, что это произошло и вследствие того, что он был отцом Барбары. Никогда ни он, ни добрейшая душа — его жена, простоватая и невзрачная, не связывались у меня с Барбарой. Для меня она была существом не от мира сего. Кто были ее настоящие родители? По мне, их следовало искать в священных рощах исчезнувших стран, в вознесшихся до небес святилищах неведомых богов. Есть в нас инстинкты, которые не так легко понять и разумом не объяснить. Я всегда предпочитал находить — а иногда и терять — свою дорогу по карте, не прибегая к более простому и надежному методу устного опроса; разрабатывать сложный маршрут, рискуя так и не прибыть к месту назначения, с помощью путеводителя Брэдшо, а не вверять себя заботам учтивых служащих, специально посаженных и оплачиваемых, чтобы выручать заплутавших путников. Возможно, моим далеким предком был какой-нибудь нелюдимый дикарь-бродяга, не питавший теплых чувств к своему племени и живший в пещере отшельником, ладя свой собственный каменный топор, оттачивая собственные наконечники для стрел и не принимая участия в упоительных военных танцах, а предпочитая охотиться в одиночку.

Но теперь, обретя опору под ногами, я мог протянуть людям и руку, не опасаясь, что меня примут за просителя. Я написал Хэзлаку и буквально следующей почтой получил от него самое дружелюбное послание. Он писал, что Барбара только что вернулась из-за границы, выражал от ее имени уверенность, что и она будет рада меня видеть, и, как я и знал, распахивал передо мною двери.

Никогда, ни одной живой душе, я не говорил о своей мальчишеской страсти к Барбаре, да и никто, за исключением самой Барбары, о ней не догадывался. Для матушки, хотя и любившей ее, Барбара была лишь девочкой со своими достоинствами и недостатками, о которых мать говорила свободно, что меня задевало, как может задеть новообращенного философский диспут о его новообретенной вере. Часто, особенно поздним вечером или ночью, я бродил вокруг огромного дома из красного кирпича, стоявшего в старинном парке на вершине Стэмфордского холма; и вновь спускался в гущу шумных улиц, словно возвращаясь в мир после молитвы у святынь, очистившись, преисполнившись покоя и чувствуя, что мне под силу любые благородные деяния, любые благие дела.