Кроме того, возвращение к «тому, как было раньше» не означало, что Йоко на этот раз останется за рамками. Напротив, сессии для Abbey Road
включали свою собственную «постельную акцию» — прямо в студии. Прежде чем начать работу над альбомом, Джон с Йоко, прихватив Джулиана и Киоко, отправились в автопробег по Шотландскому нагорью, к которому Джон питал особые чувства задолго до Пола. Он всегда был неважным водителем и умудрился заехать на арендованной машине в канаву, при этом здорово рассадив себе лицо и так сильно повредив спину Йоко, что какое-то время ей было больно ходить и даже сидеть. Вместо того чтобы оставить жену дома, он заказал ей в магазине «Хэрродс» двуспальную кровать с доставкой прямо в студию. На ней она и возлежала, подпертая подушками и с микрофоном, установленным над головой, дабы у нее была возможность в любой момент комментировать процесс записи. Как ни странно, установившейся миролюбивой обстановке это никак не повредило.Против обыкновения ни одна из вещей Пола в этот раз не имела на себе штампа «гарантированный хит-сингл». «Oh! Darling»
представляла собой стилизацию под манерных соул-вокалистов вроде Джеки Уилсона (знаменитого исполнителя «Reet Petite») — ранний пример ностальгии по пятидесятым, вскоре окрасившей звучание большинства британских поп-хитов. «Maxwell’s Silver Hammer», записанная в отсутствие Джона, начиналась в приятно-домашнем маккартниевском стиле с рассказа о некоей Джоан, изучающей «pataphysical science» («патафизическую науку») (этот термин запал ему в память во времена общения с интеллектуалами-подпольщиками в книжном магазине «Индика»). Однако внутри бодряческой мелодии вскоре обнаруживался студент-медик Максвелл Эдисон — серийный убийца, безмолвно преследовавший и забивавший своих невинных жертв с веселым «Bang! Bang!» («Бам-бам!») — «после которого они уже не встанут» («made sure that [they were] dead»). То, что молоток был серебряным, должно было слегка разбавить нездоровый юмор (так же как добавление к «Beatles» приставки «Silver» когда-то должно было придать названию легкий оттенок шика). Но даже в 1969 году чарты были еще не готовы для песни о маньяке-эксцентрике.В результате для двустороннего сингла из альбома взяли «Come Together»
Джона — игра слов с явным сексуальным подтекстом, который теперь уже никого не пугал, — и «Something» Джорджа. Вместо того чтобы стать очередным источником трений, «Come Together», как в старые времена, оказалась одним из примеров бескорыстного творческого взаимодействия, отличавшего союз Леннона и Маккартни. Пол заметил, что в оригинальной версии Джона начало немного напоминало «You Can’t Catch Me» Чака Берри. Чтобы пресечь возможные обвинения в плагиате, он предложил переделать аранжировку, придав вступлению, как он выразился, «болотное» звучание. Так возник ее сомнамбулический, перегруженный басами ритм, навевающий образ тропической ночи, квакающих лягушек и секса под москитной сеткой.На этом, к сожалению, творческое взаимодействие застопорилось. Хотя «Come Together»
, казалось, была просто создана для парного вокала Леннона и Маккартни, Джон решил пойти по пути наложений, которые все исполнил сам. Позже Пол вспоминал свою надежду, что они снова встанут вдвоем у микрофона, но ему было «слишком неудобно просить». Пожалуй, это было самое печальное свидетельство расстояния, которое их теперь разделяло.Вторая сторона альбома была проникнута не столько прощальным настроением, сколько прежде всего духом новаторства. Джордж Мартин уже давно призывал Джона с Полом попробовать вывести свою музыку на более высокий уровень, писать многочастные симфонии, а не отрывочные трех-четырехминутные поп-песни. И теперь для расширенной завершающей части Abbey Road
он предложил каждому из них насобирать в закромах незавершенные или незаписанные фрагменты, чтобы оформить их в классическую сюиту. «Пол мгновенно проникся этой идеей, — вспоминает Мартин. — Джон сперва долго ворчал, но потом стал приходить в студию со словами: „Вот, нашел вам еще один кусок для попурри“».«Куски» Джона явно представляли собой остатки прошлого — названия в духе Sgt. Pepper
, скабрезные тексты, вкрапления ливерпульского диалекта — эдакие призраки Леннона дойоковской эпохи. Напротив, вещи Пола образовывали сложную мозаику и больше, чем когда-либо, приоткрывали его личные чувства и эмоции. И действительно, весь обнадеживающий настрой, который постепенно создавал альбом, в последние несколько минут сводился на нет усилиями человека, когда-то выполнявшего роль главного битловского пропагандиста.