Отец Пола был очень огорчен распадом
Пока шло разбирательство в Высоком суде, к постоянному дискомфорту, который доставляли Джиму ревматоидный артрит и остеоартроз, на время добавился болезненный опоясывающий лишай. Энджи пыталась не давать ему смотреть телевизор с новостями о процессе, опасаясь, что от них ему станет только хуже.
Хотя никакие лекарства и процедуры не помогали остановить развитие артрита, Джим не допускал, чтобы недуг лишал его жизненных удовольствий. Он обожал своих внучек: трех от Пола и трех от Майка, который еще в 1968 году женился на местной девушке Анджеле Фишвик, с «нашим пареньком» в роли шафера. Как и у Пола с Майком, у всех девочек была возможность приобщиться к его «булькающей в глубине веселости», его абсурдистским ливерпулизмам («Нет волос на груди у чайки», «Это невозмороженно!»), самим оценить его непревзойденное мастерство в высовывании языка. «Ему часто было больно, когда они все забирались к нему на колени, — вспоминает приемная дочь Рут, — но он никогда этого не показывал».
После семьи главной отрадой жизни для Джима был Барабан Дрейка, призовой скакун, подаренный ему Полом на день рождения в 1964 году. С тех пор этот мерин успел выиграть несколько важных соревнований, обычно в присутствии парадно одетого и запасшегося биноклем сына — Пола или Майка, который наблюдал за тем, как отец гордо водит по кругу своего победителя. Кульминацией карьеры Джима как коневладельца стало участие в скачках на всемирно известной трассе с препятствиями в Эйнтри, что под Ливерпулем. Барабан Дрейка выиграл гонку на приз «Хилтон Плейт», стоявшую в программе сразу перед знаменитой «Грэнд Нэшнл».
В промежутках между выездами на соревнования Джим любил навещать конюшни Уилфреда Лайда в йоркширском Миддлхеме, где держали и тренировали его скакуна. Когда беговая карьера Барабана Дрейка стала подходить к концу, а его владельцу стало все труднее совершать далекие поездки, Пол пристроил скакуна в конюшни Кроссли в Хесуолле, всего в миле от дома Джима и Энджи. По крайней мере раз в неделю Энджи возила мужа к Кроссли, где он заходил в стойло, чтобы угостить своего питомца сахаром, или со стороны наблюдал за его упражнениями на ближайшем пляже.
Джим, хотя ему и трудно было двигаться, по-прежнему регулярно навещал Пола и Линду на Кавендиш-авеню, обычно на Рождество, когда был шанс застать там вместе или по отдельности его любимых сестер, Джин и Милли. Пол всегда устраивал какое-нибудь торжественное мероприятие вроде совместного чаепития в отеле «Ритц» — неправдоподобно официальный ритуал, ради соблюдения которого он облачался в строгий костюм с галстуком и даже делал замечания девятилетней Хэзер, самой непоседливой из его девочек, когда та решала потанцевать на своем стуле.
Время от времени Джим даже совершал автомобильные вылазки за 300 миль на ферму Хай-Парк, перенося ее спартанские условия с неизменным юмором. «Ну что ж, вперед по длинной и извилистой дороге[50]
», — говорил он Энджи в момент отправления.«Однажды, когда мы приехали, Пол с гордостью сообщил, что специально для нас подлатал гараж, — вспоминает Энджи. — Мы спали на матрасе на полу. Девочки были в доме, у них была двухъярусная кровать и конские попоны вместо одеял».
Линда со временем завоевала доброе отношение Джима и Энджи, хотя иногда ее собственнические манеры по отношению к Полу вызывали легкое недоумение. Если он вез их куда-нибудь на машине, она моментально занимала пассажирское сиденье спереди, не осознавая — или же не принимая в расчет — того обстоятельства, что в семейной иерархии северян это место причиталось отцу. Однако ее добродушие и непосредственность обезоруживали любые сомнения: под влиянием момента, находясь в Хай-Парке, она могла спросить Хэзер и Мэри: «А не съездить ли нам к дедушке?», после чего заказать два такси из Кэмпбелтауна, распихать по ним детей и собак и пуститься в длинную и извилистую дорогу до Чешира.
Энджи Маккартни вспоминает, как однажды после полуночи раздался звонок в дверь, одновременно с которым она услышала какое-то кудахтанье. По пути из Кинтайра в Лондон вместе с Полом Линда успела купить несколько кур, которых намеревалась держать в заднем садике на Кавендиш-авеню. Растревоженных птиц оставили на ночь в гардеробной на первом этаже, где, несмотря на постеленные газеты и исключительно сухой корм, они умудрились загадить все своим пометом. «Когда утром мы открыли дверь, это было похоже на сцену из какого-нибудь военного фильма Оливера Стоуна», — вспоминает Энджи.