Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди

Василий Александрович не успел сказать, нравятся или не нравятся ему эти названия, как началась автоматная и винтовочная стрельба. Она донеслась издалека, оттуда, где была Семенова балка. Стрельба эта была неровной: то затихала, то усиливалась, становясь порывистой и жадной, как пламя пожара на сильном ветру. Под окном один за другим пробежали несколько человек. Они бежали согнувшись, будто им угрожали те пули, что расстреливали людей в Семеновой балке. За углом дома кто-то прокричал:

— Боже ж мой! Да что ж это делается на белом свете!

И, словно в ответ на это, на обрыве, в рыбацких подворьях захлопали калитки, и все затихло. Только далекая стрельба стала ясней и яростней.

Василий Александрович сказал:

— Павел Васильевич, надпись над Гитлером сделайте покороче, поясней: «Бандит».

По скуластому лицу его, по поседевшим вискам короткими вспышками забегали волны, и он быстрей заговорил:

— Множьте и давайте клеить.

И он стал застегивать бобриковое черное пальто и натягивать на большую темноволосую голову кепку с широким козырьком.

— Вы еще минуту-другую побудьте с Петей, а я пойду.

Командир уже протянул руку, чтобы попрощаться, но в просвете двери неожиданно появилась Поля.

— Взрослые, ко мне. А ты посиди немного, — сказала она Пете.

Петя не слышал, чтобы распахивалась и захлопывалась дверь, и потому был уверен, что ни Василий Александрович, ни отец не ушли. Во всяком случае, по его соображениям, отец всякую минуту мог вернуться к нему.

«Мы же еще не попрощались», — думал Петя, глядя на стакан остывшего чая. Когда затянувшаяся тишина в соседней комнате стала подозрительной, он прошел туда. Ни отца, ни Василия Александровича там не было. Поля ставила на место большой, но не громоздкий буфет, закрывая им дверь, выходившую прямо на улицу.

— Во дворе до десятка фрицев, но ты выходи, не бойся. Скажешь, если спросят: на улице попросил у меня хлеба, а я зазвала тебя чаем напоить… Постой! — Она кинулась за галетами, что лежали нетронутыми в маленькой комнате на письменном столе, пересыпала их с тарелки в карман Пети, быстрым движением поправила ему его темный чубик. Потом она прижала платок к глазам и сказала: — Ну уж иди, иди!

* * *

Радость встречи с отцом все больше омрачалась: перед глазами Пети неотступно стояли длинные вереницы людей, тоскливо бредущих по Вокзальной улице, мечущиеся по городу гестаповские чудовищные машины, людской плач… А в ушах Пети все еще не заглохла страшная стрельба, доносившаяся из Семеновой балки.

Поспешая к Букиным, Петя надеялся увидеться с Иваном Никитичем, с Колей, с Димой.

«С ними будет легче пережить этот день», — думал он.

Но во дворе Букиных не было ничего утешительного: оказалось, что Иван Никитич, Коля и Дима, захватив тачку, ушли из города. Куда? Зачем?

На эти вопросы ему отвечала мать Коли.

— Есть-то уже нечего ни у нас, ни у Русиновых. А кое у кого хуже, чем у нас. Иван Никитич придумал поехать за пшеницей. Говорил, что на двенадцатом километре постовые немцы пропускают на правую сторону от железной дороги… Петечка, было бы тебе на часик раньше прийти. А ведь Иван Никитич знал, что ты в городе, досадовал, что нейдешь к нам. Говорил — с ним бы мы побыстрей управились в Яблоневой котловине и скорей бы вернулись к Марье Федоровне, — выпроваживая Петю за ворота, говорила Колина мать. В лице и в глазах ее, увеличенных выпуклыми стеклами, виделись сердечное сочувствие и напряженное желание во что бы то ни стало подсказать Пете, как ему быть. — Может, зайдешь к Юрику Антипову или к Косте Кузьмину. Они тоже собирались с ними, а потом ушли домой и не вернулись. Уж почему, не знаю…

И она, скрестив на груди ладони, долго стояла у калитки, провожая Петю сочувствующим взглядом.

* * *

На Доменном переулке, № 19, где жил Юрик Антипов, калитку Пете не открыли, а в № 63 произошло с Петей тягостное недоразумение. Прежде чем постучать к Косте Кузьмину — своему однокласснику, он подошел к забору там, где из доски выпал маленький сучок. В дырку он заглянул из-за опасений: нет ли во дворе гестаповцев?.. На ступеньках домика он увидел Костю с открытой книжкой. Обрадовавшись, Петя застучал. Но вышла мать Кости и, сделав вид, что она не знает Пети, недружелюбно сказала:

— Кости нет. Он уехал. Да и не нужен он тебе. Проходи дальше.

С горькой обидой Петя шагал теперь по Восточному переулку, торопясь выйти за черту города. На Восточном, как и на всех других переулках и улицах заводского района, было пустынно и глухо. Лишь изредка из двора во двор или к колонкам за водой пробегали женщины. Связывая оброненные ими слова, Петя уже знал, что в центре города появились с огромными узлами те самые солдаты, что были в Семеновой балке. Узнал Петя также, что на Запольном переулке подняли куклу, погремушку, распашонку… А гестаповские машины уже ушли из города, на их кузовах и колесах видели кровь.

В Семеновой балке раздался взрыв.