Полдень, XXI век, 2008 № 12

Сережа, вымыв посуду и поиграв часик, не знал, чем заняться. Привычно потянуло на улицу. Он подошел к окну — во дворе пусто, все по домам сидят. Ладно, будем и мы сидеть. Обидно все же, что он сел Татьяне на шею. А вчера и вовсе заигрался, как малыш, даже еду не приготовил, а Татьяна в своей конторе пашет весь день. И вкусненького хочется. Сергей пошел на кухню и обнаружил, что продуктов там кот наплакал. Всего неделю назад он так удачно всего накупил в магазине, который собрались закрывать, и снова в холодильнике пусто. Это сколько же человек ест, подумать страшно. Пройтись бы до супермаркета — его-то пока точно не закрыли. Подумаешь, постановление, когда у нас что-то сразу делалось? Вчера все гуляли, что изменилось-то за несколько часов?

На лестнице встретился Валерка.

— Серый, привет. Ты что, гулять? А мне отец наговорил… Сказал, придет с работы, в школу проводит. Слышал, будут больных вылавливать? Я думал, каникулы продлят. А ты что, тоже во вторую?

— Естественно, — буркнул Сергей, лихорадочно соображая, отчего не учились на прошлой неделе? Ах да, каникулы же. Кончились, стало быть.

— А в какой ты школе? — не отставал Валерка и посмотрел, кажется, с подозрением.

— В сто четвертой. А ты-то куда?

— Никуда. Слышу, твоя дверь хлопнула, скучища. А ты?

— В магазин.

Сергей независимо улыбнулся, прошел мимо, выскочил на улицу. И порадовался, что до магазина идти не близко, хотя пл года была серая, почти мокрая. Зато как тепло! Начало апреля. Я а теплынь. И славно пахнет проснувшейся землей. Он представил, как весенний ветер пополам с железнодорожными запахами влетает в окно вагона, как плещет минералка в стакане в такт ритму пути. Вдруг они правда завтра уедут? Снова набежала каникулярная легкость, когда время принадлежит тебе и день впереди, все угрызения совести забылись, будто их не было. Он же в самом деле не виноват. Сейчас он купит продуктов вернется домой, почитает. Сергей от души пнул банку из под пива, целясь в щит с милым изображением исполинского комарика (не попал). Остановился поглазеть у киоска. И почувствовал большую руку на плече.

— Мальчик, ты почему один? Где ты живешь?

Кровь на секунду ударила в голову, заложила уши ватным звоном. Его держал за рукав немолодой уже дядька. Одежда обычная, ни формы, ни белого халата.

— Что вам нужно?

— Нельзя одному гулять. Пойдем…

Вырваться и бегом… Сергей резко присел, но держали его умело. Резануло ощущение беспомощности. Забыл уже. каково это, когда ты маленький? Злость разогнала остатки оцепенения, но руки, державшие его, были в несколько раз сильнее. Не вы рваться, даже толком не дотянуться до физиономии. Он со всей силы пнул врага в коленку, рванулся в сторону. Вырвешься из такой лапы, как же… Сергей снова дернулся, уходя от удара по лицу, но безжалостную руку перехватила другая. А его держали все так же цепко.

— Прекрати, Павел!

— Пинается, сопляк!

— Сказал, перестань. Пошли, пацан.

Теперь Сергея держали сразу двое.

— Пустите! Что я вам сделал? — закричал Сергей. Не надо притворяться маленьким мальчиком, когда ты и есть мальчик.

Разберутся, не переживай. Родителям твоим сообщат.

Его втолкнули в стоящий за углом белый микроавтобус с красной жирной полосой и красным крестом. Здесь, кроме водительского, впереди были оставлены еще два кресла. Задняя часть машины была отгорожена прозрачной перегородкой, сидения и лежанки оттуда убраны. Вдоль стен шли жесткие детские скамеечки, на которых съежились мальчишка и девчонка. Сергей дернул плечом, сбросил наконец чужую руку, шагнул в узкое пространство. Если бы не хлопал ушами, как осел, можно было раньше заметить… Хлестнула такая жгучая досада на свою глупость, на детское легкомыслие, что Сергей с размаху двинул пяткой по стеклу — то хоть бы дзенькнуло. Аварийные выходы и выдергивающиеся шнуры здесь не предусматривались. Оглянулся на закрывшуюся за ним дверь — на него даже не смотрели. (Нравились, сволочи, вдвоем с одним мальчишкой. Машина дернулась вперед, Сережа, чтоб не упасть, с ненавистью присел на неудобную скамейку. Сквозь закрашенные стекла даже не было видно, куда их везут. Еще была беспомощная злость и тупое удивление — как же так, только что был свободен. И обида, недоумение — почему я? И домой, к Танюшке, хотелось ужасно. Но уже обрушилось, как удар подушкой, понимание, что остаток жизни он проведет в заключении, в приюте со специальным медицинским режимом. Он живо представил картинку, которую последние месяцы старательно отгонял: спальню, тесно набитую убогими кроватями, — и уж оттуда-то его не выпустят, можно не волноваться; глумление санитаров, ежедневные обязательные никому не помогающие процедуры. Хуже психушки. Уж лучше бы тюрьма, чем больница. Никогда не вернется, не увидит больше Татьяну Даже не попрощался. Не дожил, не доиграл, не дочитал «Гарри Поттера»… Разве что Тане еще разрешат к нему приехать. Не может же она его бросить.

Сохранившейся частью взрослого сознания Сергей не верил, что они с Таней еще увидятся.

— Паскудная работенка, — сказал один патрульный другому. — Уйду я, Павлик, к черту.