Полдень, XXI век, 2009 № 06

Я иду мимо фонтана. Брызги, почему-то очень теплые, почти горячие, моросью покрывают мои голые руки, лицо, и вновь приобретенный «гардероб». Я щурюсь на солнце, играющее в тугих струях, морщусь от пронзительного визга бегающих по парапету ребятишек. Все, как всегда. Кроме…

— …поезд Москва — Н-ск, который должен был прибыть в наш город 25 июля…

Я поднимаю голову. Что за поезд? Почему здесь поезд? Это же не вокзал, где объявляют поезда? 25 июля… Мой поезд?!

Несколько человек глядят на гигантский экран, с недавних пор установленный на площади. Обычно по нему передают рекламу или спортивные матчи, но вот поди ж ты…

— …этот террористический акт потряс город, принес горе и скорбь в сотни семей, оставил незаживающую рану…

— …завтра первое городское кладбище вновь заполнится цветами, траурной мелодией… Мы скорбим вместе с вами, дорогие наши сограждане…

Я стою в фонтане, погрузив руки в воду до самых плеч. Вода дрожит и струится. Руки кажутся бледно-зелеными, расплывающимися, зыбкими. Нереальными. Как я сама.

Как все вокруг.

Я поднимаю глаза. Люди смеются и показывают на меня пальцами. Какого-то ребенка с трудом удерживают на бортике. Пацан ревет — требует немедленно пустить его в фонтан, вон ведь взрослая тетенька купается! Значит, можно?

Зачем я сюда забралась?

Медленно раздвигая воду ногами, я бреду к парапету. Влезаю с трудом, оцарапав колени. Вода течет с намокших шортов. Я гляжу на людей сверху. Но ведь они-то реальные?

— Какое сегодня число?

Смотрят кто с насмешкой, кто и с сочувствием. Потом кто-то говорит:

— Третье сентября, долбанутая! Год и тысячелетие сказать?

Я неловко спрыгиваю, поскальзываюсь на мокрых сабо. Нога подворачивается. Не больно. Я иду прочь, говоря:

Ну, тут трудно перепутать. Налево — запахи валокордина и старых вещей, с которыми не спешат расставаться, — комната мамаши. В зале обитает братец, отвоевавший себе угол с компьютером и дисками. Значит, направо проживает клиентка.

Федор вошел. Постоял, приглядываясь. Ночное зрение у него отличное, опять же фонарь за окном. Чистенько. Даже слишком. Девица, похоже, малость на порядке повернута. Книги — в линеечку, помада — по ранжиру. На кровати-полуторке — древний мишка. Все в куклы играем, да? За что ж тебя так хотят «вернуть туда, откуда ты пришла»? Федор мимоходом взял флакон с духами. Пахло то ли дыней, то ли арбузом. Свежестью, короче говоря.

Провел рукой по столу. До сих пор любит писать письма, хотя есть электронка и мобилы. А на широком подоконнике читает книги. Про любовь, конечно, про что еще бабы читают? Заглянул в шкаф. Пара вещей дорогих, остальное — дрянь барахольная. То ли денег мало, то ли плевать ей.

Присел на кровать. Посидел, закрыв глаза, и лег. Если бы у него было время, серьезно думал Федор, он бы мог увидеть даже ее сны. А так — обычные женские мыслишки: где денег перехватить, как заставить себя в тренажерный пойти, что ответить ехидне-сотруднице на работе… А, и парень еще, по подъезду сосед, к которому она неровно дышит…

Федор лежал на спине, раскинув руки-ноги, как морская звезда, и смотрел в потолок. По потолку метались тени от веток, ползли прерывистые линии света от фар проезжавших машин. И что с того, что он лучший Городской Охотник? И что с того, что он знает ее привычки и даже кое-какие мысли? Он не знает главного — почему ее ищут.

А потому не знает — где ее искать.

Федор поднялся. Поправил покрывало и мишку. Прошел по сегодня не скрипящим половицам. В зале было темнее. Он уже направился к прямоугольнику входной двери, как что-то его толкнуло. Остановило.

Фотография. Напряженное лицо, напряженные глаза…

Черная ленточка.

Федор сел на диван. Вот теперь он точно знал — где ее искать.

И по-прежнему не знал — почему.

Я смотрю на арку над головой. Мешаю всем входящим-выходящим, но упорно продолжаю разглядывать облезающую краску на металлических буквах. «Первое городское кладбище». Зачем я сюда пришла? А, да. Хотелось побыть вдали от людей, где тихо и зелено. Лучше места точно не найдешь.

И — что еще?

И посмотреть на свою могилу.

Вот так вот.

Иду по пустынным дорожкам. Сегодня не «родительский день», поэтому народу мало. Говорят, мэр давно грозится закрыть кладбище — а то живым уже места не хватает.

Все, как я и хотела. Зелено. Тихо. Вдали от людей (живых, понятно).

Я ориентируюсь по последней дате на памятниках — она неумолимо приближается к нынешнему году.

Потом месяцу.

Потом стали одинаковыми дни. Июль, двадцать пятое. Двадцать пятое июля, двадцать пятое… День, когда наш поезд должен был прибыть в город.

Я останавливаюсь. Оглядываюсь. Земля на могилах чернобурая. Глинистая. Живые цветы уже завяли, искусственные поблекли, а посаженные не выросли. Кое-где отважно пробивается травка.

Значит, вот здесь я и похоронена. Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Ощущений никаких — разве что вялое любопытство.

Фотография мне не понравилась. Я ее не любила, а мама вставила снимок в рамочку и водрузила на телевизор — чтобы любой приходящий мог убедиться, какая у нее красавица-дочка. А то, типа, меня рядом нет…