Полдень, XXI век, 2010 № 09

Меня накрыло Иркой как волной, и пришлось усмирять ее, целовать, брать в охапку и нести в спальню, по пути уже теряя все, что можно.

Брюки, рубашку, носки, тапки.

Трусы сдались последними.

— Ура! — крикнула Ирка.

В то утро я был на недосягаемой высоте.

А Ирка если не на седьмом небе, то где-то рядышком.

Потом мы лежали. Спать не хотелось. А вот нежиться голышом, обнявшись, сбив повлажневшую простыню в край, было удивительно хорошо.

Задернутые шторы желтил день. Внешний мир неслышно звенел где-то за окном. Ирка задумчиво водила пальчиком по моей груди. Какие-то цветы невидимые рисовала, домики, человечков. Как маленькая.

Было щекотно.

— Так покойно, — сказала тихо Ирка. — Будто ничего и не надо больше.

Я улыбнулся потолку.

— Ну, есть еще силы в пороховницах…

— Лёнчик, по-моему, это и так рекорд.

Избегая шевелиться, я поцеловал Ирку в волосы. В общем, куда смог дотянуться.

— Люблю тебя.

— А я тебя.

Какое-то время мы лежали молча.

День то темнел под набегающими облаками, то вновь высветлял комнату.

— Знаешь, — сказала Ирка, — когда человек находится на грани, когда он чувствует, что вот прямо сейчас может умереть, а потом грань вдруг отодвигается, то человек этот как бы заново рождается, на жизнь заново смотрит… — Ирка вздохнула. — Рекорды ставит…

Я приподнялся на локте.

— Ир, — сказал мягко, — ну что ты… Не было никакой грани. Девчонку вот надо было спасти, а о смерти и думать было некогда. Потом, когда отходняк, когда адреналин еще не выветрился, тогда кажется — ух, еле разминулся, простил бог…

Иркины глаза дрогнули, словно на миг ей стало больно.

— Простил бог? — спросила она задушенным голосом.

— Ир, ну там искаженно все воспринимается… А на самом деле — ничего выдающегося… Лишь бы спасти, думаешь, и все.

— А обо мне? О Вовке?

— Думал. Все время. Только это не первым слоем идет. И не вторым даже. Глубинным. Просто казалось, что я и вас тоже спасаю. И тебя, и Вовку. Словно вы там… рядом…

— Серьезно?

— Серьезно.

Ирка осторожно тронула мой лоб. Там, где пластырь.

— Спасибо.

А я подумал, что теперь уже обязательно доведу счет сумашедшего старика до нуля. Не сорок три будет. Не тридцать пять. Ноль.

Пусть это бред, пусть это пустое пророчество, я постараюсь, чтобы никто не умер.

В комнате опять потемнело.

Последующие два дня судьба сводила меня со стариком четырежды.

Мы словно притягивали друг друга. Может быть, оба желали одного и того же.

Сумасшедший сменил пиджак на драный свитер красно-бурого цвета. Щеки совсем запали. Глаза лихорадочно блестели. Из носа текло. Кисть правой руки была перемотана какой-то грязной тряпкой, заскорузлой от подсохшей крови.

Пах он жутко. Тяжелый запах немытого тела мешался с кислым душком, которым в жаркий день так и тянет из мусорного контейнера.

И блины, и бутерброды, и пиво, купленные мной, принимались им безразлично.

Лениво, чуть ли не механически старик набивал рот едой. По заросшему подбородку тек жир и слюни.

— Сколько? Сколько людей? — спрашивал уже я.

— Тридцать пять, — отвечал он. — Дурак! Тридцать пять!

Или не отвечал вовсе.

Я купил ему бейсболку, целофановый дождевик, носки и зонт.

— Тридцать пять! — перхал сумашедший, разбрасывая подарки. — Тридцать пять!

Я не понимал.

С каждой неудачной попыткой мне становилось все страшнее. Казалось, число вот-вот обретет жуткую наполненность. Овеществленность. Очеловеченность.

Вот-вот случится.

Я улыбался, гулял с Вовкой, любил Ирку. Я не показывал виду, что меня что-то терзает. Почему, думал я, почему тридцать пять?

Почему не меньше?

Наконец, в отчаянии я решил, что во чтобы то ни стало добьюсь от сумасшедшего объяснений.

Нет, я не был наивен. Я был не в себе.

А случай… Случай, конечно же, представился.

Мы столкнулись в небольшом скверике у «Маркет-Хауза».

Я срезал путь по натоптанной тропке между домами, выводящей прямиком к паркингу и служебному входу. Старик ковылял навстречу. Оглядывался. Тяжело дышал. Пучил глаза.

— Дураки! Дураки! — клокотало у него в горле.

Он бы прошел, проскочил мимо, но я сгреб в кулак свитер на его груди.

У него исказилось, изломалось лицо, застыло жалкой, недоумевающей гримасой. Пустой взгляд стал тревожным.

Обиженно хныкнув, сумасшедший попытался освободиться.

— Дурак…

Впереди от нас, метрах в двадцати, дрогнули кусты сирени.

Догонявшие старика легко проломились сквозь них и, заметив меня, перешли с бега на неспешный уверенный шаг. Я узнал в правом Лешу. Левый, судя по светлой куртке с полосками отражателей, был парковщиком.

Сумасшедший запереминался, беспокойно закрутил головой.

— Дурак… — повторил он. — Дураки…

И вцепился в мою руку холодыми пальцами:

— Позялуйстя…

— Встань за спину! — прошипел я ему.

Он моргнул светлыми глазами. Раз моргнул, другой. Словно ослышался или не понял. Потом все-таки шагнул за меня. Я чуть ослабил хватку, но свитера не выпустил.

— Тридцать пять, да… тридцать пять, — зашептал в ухо старик.

— Умолкни!

Леша с парковщиком остановились.

— Ну что, — сказал Леша, осклабясь, — надо ментов вызывать.

Шелестели липы. Покачивались у ног узорчатые тени. Где-то в стороне надрывно гудел клаксон.

— Ребята, давайте сегодня без ментовки? — предложил я.