Полдень, XXI век, 2012 № 01

Чтобы справить одежду, нужно было идти к Слепню. Мужик он суровый, впрочем, Сухарь знал, как смягчить соседа-трубочиста. Знал и то Сухарь, что непременно Слепень спросит: а зачем тебе? Спросит, как пить дать. Потому что Слепень, он вроде бы здесь за старшего. Негласно, неписано. Но если что не так в округах Дрозда, Сухаря, Сивахи, а, может, и в других, то первым это узнавал Слепень. И внушение делал. А мужик он внушительный. Так что хоть локтем крестись, а спросит: зачем тебе? Однако Сухарь скажет заветные слова – дело есть дело. И все будет решено. В самом деле, заведено так: не суй нос – откусят, но помощью помоги. Так думал Сухарь, выходя поутру из дому. А когда шел, попутно вычищая немногие трубы, уже только талдычил: «Дело-тело-улетело».

Слепня встретил у 1445-й, граничной с 1451-й. Сидел тот у трубы, харчился. Жевал галеты с намазанным на них паштетом. Потом флягу открыл, глотнул кратко, скривился. Увидел Сухаря.

– Хочешь? – протянул ему фляжку.

– Нет, – Сухарь знал, что в ней, но не переваривал продукта, дурным становился, мир чернел, видения мерещились.

– А чего тогда явился? – спросил Слепень, и Сухарь рассказал. – А на что тебе это? Неужто завел себе куклу?

Будь кто другой на месте Слепня, игриво подмигнул бы. И все шуткой обратилось. Но Слепень мужик суровый, не подмигнет, не улыбнется, а если пошутит, то непременно синяк под глазом вскочит или ребро сухой веткой хрустнет.

– Я ж не спрашиваю, зачем тебе то, а зачем тебе это? Зачем тебе столько спирту? – в капкан заманивал зверя Сухарь. Уж очень забавно было видеть, как прямо на глазах зверь станет ручным.

Слепень и впрямь свирепел, уж тем более от слов про спирт, еще один ненужный трубочисту продукт, кулаки жили впереди хозяина, твердели, как позавчерашние калачи. Впрочем, тут же размягчились, когда Сухарь сказал:

– Дело есть дело, Слепень. И негоже спрашивать – зачем. Сам же знаешь.

– Дело есть дело, – повторил словно пароль Слепень. – Мерку принес?

Накануне Жила вытягивала руки, Сухарь прикладывал веревки к руке, от плеча к плечу, обхватывал Жилу в поясе, тянул от пят к макушке. Потом отрезанные куски веревки узлом завязал, чтоб не потерялись.

Сухарь выудил из кармана пучок.

В этот миг из-за пригорка появилась сутулая фигура. Слепень поднялся, вытер рукой рот.

– Смотри-ка – Колотун. Давненько не видать было.

Сухарь поднялся следом. О нем, о Колотуне, он слыхал, но видеть не приходилось. Говорили, колотится по бесчисленным округам, не в коня кобыле хвост. Брехня, но как проверишь – мол, это не Колотун вовсе, а души трубочистов, отправившихся в Несвиречь. А еще говорят, что ходит он и там, где земля землею, а небо небом, и о грязи и прочей чертополосице знать никто не знает. Врут, поди. Но как проверишь?

– Есть хочу, – сказал Колотун, едва подошел к ним.

– Открывай рот – я вскочу, – ответил Слепень и заржал.

Колотун сморщился, покраснел до ушей – это было видно даже через черноту худого лица – харкнул на сапог Слепню и пошел прочь, еще больше ссутулясь.

– Божий человек, – сказал Слепень, отсмеявшись. – Святым духом питается.

– Это как?

– Подойдет к кому: есть хочу. А ему: открывай рот, я вскочу. Так и идет не слоном хлебавши. Так и ходит из века в век. И до меня ходил, и после меня будет. И после тебя наверняка.

Сухарь смотрел вслед тощей фигуре, которая таяла и не за пригорком даже, а так, сама по себе – в воздухе.

Слепень выдернул из руки Сухаря связанные узлом веревки, сел.

– Чего, ни разу ему в рот не вскакивал, что ли?

– Не-а, – Сухарь тоже сел.

– Да, бывает. Лет пять назад как чахлый ветерок незаметно просвистел и усвистал куда-то дальше.

– Куда?

– Да поди у него и спроси. Только он в ответ жрать попросит.

– А если дать?

– Дурак ты, Сухарь. Сунь ему палец, он и тебя целиком проглотит. Говорят, таких дуралеев, как ты, он переел уже не один десяток.

Сухарь открыл было рот с новым вопросом, но Слепень, убирая пучок в сумарь, перебил:

– Приходи через пару дней.

Через пару дней – так через пару дней. Заявился уже в землянку к Слепню. Тот молча шагнул за тряпичную занавесь, на миг отворив пространство, Сухарь шею вытянул, любопытствуя. Увидел куклу Слепневу. Вся в цветных тряпках, прячет от глаз, хотя какие здесь глаза – все повытканы.

Куклами балуются – удивляться нечему. Каково одному жить, целыми днями в трубы дуть? А так занавесь утром-вечером откинул и вроде не один в землянке. Плошку каши поставишь, разговор заведешь, по головке погладишь, подарок на день рождения принесешь. У Сухаря не было куклы – потому и Сухарь, – только пока не было. И Слепень, который на десяток лет старше, ничуть не удивился – кукла, пришла пора, любая, но кукла.

Положил на лавку бумажный куль, как раз с ладонь.

– Высыпь это в 1703-ю, получишь то, что просишь, – сказал Слепень.

– Что это? – Сухарь тронул обертку.

– Порошок-хохотун.

Замялся Сухарь, пальцы отлипли от куля – того и гляди упадет плата в грязь.

– Дело есть дело, – сказал Слепень. – Нет твоего дела, нет и дела для тебя. Сам знаешь.

Слепень забрал куль. Отвернулся, снова за занавесь шагнул. И оттуда:

– Не я твою куклу наряжать собрался.