Полдень, XXI век, 2012 № 04

Последовал дальнейший разговор в том же духе. Будто и не идет война, а встретились мы где-нибудь посреди Тверского бульвара, на вечернем променаде.

Не обращая внимания на второго пленника, Несвицкий потащил меня в командирскую избу. Командиром в Покровке был он. В избе он развязал мне руки. Мы выпили по стакану мутного самогона, закусили круто посоленными мятыми картошками и ноздреватым серым хлебом.

– Право, рад тебя видеть, – тараторил Митенька. – Как ты возмужал и вытянулся! Не встречал ли еще кого из наших? Нет ли вестей от родных? А что там у вас поговаривают, скоро ли война кончится? – И так далее. Он всегда был словоохотлив.

В общем, мы неплохо посидели. Однако под конец Несвицкий, пуще прежнего раскрасневшийся от выпитого самогона и от разговора, несколько смазал впечатление от встречи.

Он сказал:

– Ты знаешь, Витя, мое отношение к тебе. Поверь, я всегда был тебе самым преданным товарищем, но… у меня приказ: в ответ на последние действия контрреволюционеров расстреливать белую сволочь на месте.

Возразить мне было нечего. Несвицкий проводил меня до амбара, там мы обнялись и расстались. Теперь уже, видимо, навсегда.

На прощание Несвицкий сунул мне в карманы шинели пачку папирос «Осман» и краюху серого хлеба. Часовой как раз связывал мне за спиной руки. Затем он втолкнул меня в амбар и запер дверь на засов.

Приговор наш остался прежним.

До утра еще было время.

Я лежал в темноте, слушая шаги часового, и перебирал в пальцах ножик, который стащил со стола в Митенькиной избе.

Ловкостью рук я отличался с детства, а в гимназии уже вполне сноровисто метал банчишко и передергивал. Семья наша принадлежала к обедневшим дворянам, маменька померла вторыми родами, родив братца Петю, который жил теперь где-то у родственников в Ливадии, батюшка же, потеряв в японскую войну правую руку, сильно утешался с той поры десертными винами и анисовой. Рос я как трава в поле, успехов в учебе и прилежания за мной никогда не водилось, но зато у меня всегда была наготове пара-тройка способов достать легких денег.

Я поигрывал ножиком и шевелил озябшими пальцами ног. Эх, сапоги мои новые, щегольские, неудачное мое приобретение. Даже разносить еще не успел. Придется ли?

Голова вроде бы ныла не так сильно, как прежде. Слава Богу, я с детства отличался крепким здоровьем.

А вот профессор, словно наперекор моим мыслям, вдруг зашелся в темноте долгим сухим кашлем.

– Я ведь очень болен, – сказал он, отдышавшись, каким-то неуместно веселым тоном. – Представляете, сударь, они предлагали мне сотрудничество, сулили разные блага. Я отказывался. Для разнообразия они несколько раз угрожали мне смертью. В последний раз, кстати, этот румяный молодой человек в кожаной фуражке. Видимо, ваш знакомый?

– Вместе в гимназии учились, – я покривился при воспоминании о Митеньке. – Что с вами?

– Я болен, – повторил он. – Вообразите юмор ситуации. Они угрожают мне смертью, хотя жить мне от силы месяц. Пожалуй, пристрелить меня было бы даже гуманно. Но я не мог позволить им этого, прежде чем доставлю аппарат к нашим…

– Под «нашими» вы подразумеваете, конечно, Директорию?

– Под «нашими» я подразумеваю противников большевизма.

– О, прекрасно понимаю вас. Продолжайте…

– Мне с большим трудом удалось довезти сюда этот аппарат. И вот такая неудача в самом конце пути…

– Действительно досадно. Но не могли бы вы хотя бы намекнуть, что это за аппарат? Из-за него, возможно, погиб десяток моих товарищей. И вполне вероятно, что на рассвете мы отправимся за ними следом. Думаю, секретность в таких обстоятельствах уже неуместна.

Профессор молчал. Должно быть, пытался разглядеть в темноте мое лицо.

– Не буду утруждать вас деталями, – он пожевал губами. – Вы читали Уэллса?

– Честно говоря, не припоминаю.

– «Машина времени», – подсказал профессор.

– А, слыхал, – кивнул я.

Митенька всегда был большой любитель научной фантастики, что-то такое он мне, помнится, пересказывал.

Я помолчал, досадливо кусая губу и ожидая продолжения. Профессор молчал.

Наконец до меня дошло.

– Ах вот как, – пробормотал я. – Что ж, с такой штукой стоило тащиться через пол-России.

Профессор насмешливо покряхтел.

– Вы мне не верите?

– Отчего же, верю. В безумные времена охотнее всего веришь безумным словам.

Профессор рехнулся, отметил я про себя. Это несколько усложняет наше положение.

– Принцип действия машины довольно прост…

Тон профессора изменился. Он начал горячиться, говорить все громче.

Если охранник решит проверить, что тут за шум, думал я, не слушая профессора, тотчас надо действовать.

– Но сам аппарат – это экспериментальный образец, – продолжал профессор. – Никто так и не успел его испытать на человеке. Проводили лишь эксперименты с предметами…

– И как, успешно?

Профессор помедлил.

– По правде говоря, успех был не стопроцентный. Но в нынешних условиях у нас уже не было времени для более точных расчетов и тщательных исследований. Моих ассистентов разметало по стране, сам я едва жив. Поэтому вы должны пообещать мне кое-что…

– Я вас слушаю, – сказал я, на самом деле вслушиваясь в размеренный скрип снега снаружи.