– Ну как же, они же прогрессисты! Они только последствий своих действий не видят. Надо, надо учить, образовывать, воспитывать – кто спорит, но только тогда много чего еще надо. Тогда уже надо не лгать, не воровать и не покрывать своих воров, а действительно поднимать страну – или держать ее в полутьме. Лао-цзы предупреждал: когда народ много знает, им трудно управлять…»
– Ваня, ты его… «сдал»?
– Не успел. Но собирался.
– Ваня!
– Что «Ваня»? Ты что, не видела, как он вползал в нашу жизнь, как червь, как пролезал все глубже и – гадил, гадил везде, всем, как вирус, как атипичный СПИД, разрушая, уничтожая клетки, связи. Ты потеряла подругу, у меня по работе неприятности, еще неизвестно, чем кончатся. Я тебе не говорил, но этот ублюдок еще шантажировать меня пытался, угрожал мне, щенок. Сразу надо было сдать.
– Да, это скверное, это безобразное мальчишество, хулиганство, но… как же можно было… Ведь его же будут судить по этой во всех смыслах чудовищной статье о «нововредах». Как ты мог!
– Нет, Мила, суда не будет. И говорю тебе, я не сделал этого, хотя да, хотел и, может быть, сделал бы – обязательно бы сделал!.. Но не успел. Я не сдавал его.
– Знаешь, я всегда тебе верила и очень хотела бы поверить сейчас, но я часто хожу в театр и различаю наигрыш… Ваня, ты забыл удивиться. Ты знал.
– Предполагал. Можно было ожидать.
– Но кто-то же… Ваня!!
– А скажи, Мила, ты, случаем, отцу больше не звонила?
– Причем здесь… ну, я звонила, но совсем не для того…
– А для чего, если не секрет.
– Ну, просто о здоровье спросить, он о Женьке всегда…
– И ты между прочим сказала ему, что Женька, добрая девочка, проявляет участие к бедному родственнику из деревни.
– Ну, да, сказала, а что в этом такого, это правда… что ты так смотришь?.. Неправда!
– Что неправда? Я ведь ничего не сказал. И потом, это все-таки, может быть, из-за меня. Я же следователю говорил тогда, что он приехал, – это все равно бы узнали, – что живет у нас; может быть, и этого уже было достаточно. Не будем, Мила, обвинять, подозревать друг друга. У нас же никогда такого не было. И мы этого не сделали, просто… просто мы оба этого хотели. Постараемся жить, как прежде, до него. Он мне тут последнее прости прислал! Смотри, какое: «Дядя, милый дядя, я вернусь, милай, и ты увидишь небо в алмазах. И отдохнешь». Видишь, твои культурные усилия не пропали даром.
– Он… он вернется?
– Это вряд ли. Оттуда не возвращаются.
«Привет, Витька.
Чего-то тебя не поймать – вот, вмылю пока. У меня все нормально. Из института ушел, строю свою этажерку в натуре. Правда, урезанную: второй ярус похерили, оставили один, козлы. Экономы. Я пытался доказывать, что двухуровневая ничего не решит, но мне тут малость подгадили – то есть, даже не малость, а очень прилично… но это долго рассказывать, – так что на мои расчеты теперь никто внимания не обращает и доводов не слушают. Ну и черт с ними. Упрутся в очередной раз рогом – дойдет. Так что строю пока то, что можно построить здесь и сейчас, а там видно будет. Зато в деньгах мало-мало выиграл; дело тоже не последнее, дочку в Англии учить – сам понимаешь. Жизнь, конечно, несколько другая, но ничего, попривык, молодость вспомнил, да и меньше жирных морд вижу, для души польза. Как твои дела? Я в сети видел, шевелятся у вас там с автолетами-то. Вот перейти бы тебе в такую контору, – нет возможностей? Или уже другие идеи?
Ну, не исчезай.
ИЖ»