Поле Битвы

Я был раздет до труселей, когда человек размером с небольшого белого медведя захлопнул свой шкафчик и ушел, все еще пристегивая свой наруч, внезапно оставив меня в раздевалке наедине с джентльменом Джоном Марконе.

Криминальный барон Чикаго был раздет до майки и брюк и в настоящее время подгонял застежки на бронежилете состоящего из пересекающихся чешуек какого-то сверхсовременного материала. Жилет сидел на нем как влитой, явно скроен по индивидуальному заказу. Без костюма я его видел лишь однажды, причем тогда криминального барона здорово потрепало. Несмотря на свой возраст, Марконе был сложен как боксер в полутяжелом весе, а мышцы, двигавшиеся под кожей его предплечий, казались прочнее стальных тросов. Пока я смотрел, он надел рубашку от костюма и начал ее застегивать.

— Забыли, что следует одеть дальше, Дрезден? — спросил он, не глядя на меня. — Или это какая-то неловкая сексуальная разведка?

С огромным достоинством я натягивал штаны по одной штанине за раз.

— Раздевалочный стеб? Серьезно?

— Кажется именно такой юмор вы способны оценить.

Я фыркнул и продолжал одеваться. Марконе надел оружейный пояс и повесил пистолеты под каждую руку.

— Я видел вас раньше. — сказал я. — Противостоящим Этниу.

Каким-то образом, он смерил меня взглядом, даже не смотря в мою сторону.

От сказанных далее слов во рту остался привкус как от чего-то горького и испорченного:

— Это было мужественно.

Уголок его рта дернулся в легкой усмешке.

— Ой. Чтобы вы сказали мне такое... Должно быть больно.

Я кивнул и сплюнул в мусорное ведро.

— Даже не представляете как.

Марконе взял и одел свой пиджак. Он поправлял его, пока ткань полность не прикрыла пистолеты.

— Вы знаете разницу между мужеством и безрассудством, Дрезден?

— Любой страховой агент ответит, что нет.

Он махнул рукой в ответ на мои подшучивания, как будто это было все, чего они достойны.

— Ретроспектива, — продолжил он. — До тех пор, пока не станут известны далеко идущие последствия любого действия, это одновременно и смело, и глупо. И ни то, ни другое.

— Что ж, — сказал я. — думаю сегодня вы заслужили Медаль Шрёдингера.

Казалось, он задумался на мгновение.

— Да, — ответил он, застегивая пуговицу. — Полагаю, что да. Он остановился и взглянул на меня. — Я заметил, что ты притихли.

— Может, я наконец усвоил урок.

— Не думаю, — склонил голову Марконе, нахмурившись. — Такое случится разве что если вы перестанете существовать.

Ну ладно. Иногда даже плохие парни бывают более или менее правы. Я промолчал и закончил одеваться.

— Дрезден — сказал Марконе, — хотя мне понравилось работать с вашей королевой и я считаю ее деловые качества достойными восхищения, между нами никакого дружеского взаимопонимания нет. И не будет.

— О, это я понимаю.

Отлично, — сказал Марконе. — Тогда мне не нужно объяснять, насколько жестко я буду вынужден отреагировать на вас, если вы примете участие в какой-либо вашей... типичной проделке, нарушающей границы моей территории или попирающей мои права суверена, согласно Соглашению.

— Серьезно? — удивился я. — Вот прямо сейчас вы решили помериться размером причиндал?

— Я не собираюсь умирать сегодня вечером, Дрезден, — ответил Марконе. — Или потерять то, за что боролся. Я выживаю. Как, пожалуй, и вы. — Он вежливо кивнул мне и заговорил очень тихим, разумным тоном, который был тем более пугающим из-за непрекращающегося грохота гранита под поверхностью. — Я лишь хочу, чтобы вы знали, что я намерен продолжать то, что начал. После сегодняшнего вечера я все еще буду здесь — и, ей-богу, вы проявите ко мне уважение.

— Или что? — небрежно спросил я его.

Взгляд Марконе был отнюдь не небрежен.

— Я буду отстаивать свои права в соответствии с Соглашением Мэб. И она не защитит вас.

Я почувствовал, как внутренний холодок пробежался по мне с макушки до пяток. Марконе действительно может засудить меня до смерти. Если судить по пунктам Соглашения, то я не раз и не два вторгался на его территорию. Он просто никогда не предъявлял претензий перед лицом Белого Совета, который явно не собирался выражать уважение мелкому игроку. Навскидку, я не был уверен, какое наказание полагается за такое нарушение закона, но представление Мэб о справедливости не было современным. Более того, ее проклятое чувство справедливости доходило до абсолюта: нарушив ее законы, я заслуживаю кары в соответствии с ними. Мой статус Зимнего Рыцаря не имел бы для нее никакого значения, за исключением того, что она могла бы еще больше разозлиться, прежде чем казнить меня.

Проклятье, Томас. Зачем, черт возьми, ты втравливаешь меня в такую муть?

— Если уж у нас вечер откровений, — сказал я, — вам, вероятно, следует знать, что я все еще считаю вас уродом. Я по-прежнему считаю вас виноватым в том, что многие хорошие люди страдают. И однажды я вас порву.

Марконе мгновение пристально на меня смотрел. Он не боялся моих глаз. Когда-то он тоже послужил моим «зеркалом» и я вспомнил его холодную, не знающую страха сущность идеального хищника в человеческом обличьи. Затем он сделал нечто жуткое.

Он улыбнулся.

Улыбкой, которая заставила бы обзавидоваться волка.