Почему-то мне вдруг вспомнились забавные моменты, связанные с его стрижкой. В первый раз я повез его оболванивать в Городок. В Израиле собак стригут прямо в зоомагазинах. Израильтянка, которой предстояло обкорнать моего красавца, очень долго думала, как ей подступиться к странной заморской породе под названием эрдельтерьер, и в конце концов подстригла бедняжку под пуделя. Если вы на секундочку представите себе эрделя, стриженного под пуделя, то не сомневаюсь, что хотя бы немного я вам настроение поднял.
Второй раз я специально возил его в Петах-Тикву в тщетной надежде, найти там кого-нибудь, кто разбирается в собачьих стрижках. В Петах-Тикве Гошу просто обрили налысо, как в московском вытрезвителе. Получился отменный двортерьер, самый типовой, самый третьесортный, с острой дворняжьей мордой. Встречные ишувцы, не исключая таких близких мне людей, как Шалом и Йошуа, спрашивали: «Вторую собаку завёл?»
А толстогубая, крупноухая, крупноглазая, широкобедрая жена Марика в небесно-голубых штанах в обтяжку после нескольких минут пристального созерцания моего несчастного зверя объявила:
– Больше я собакам не верю. Под породистыми стрижками они все дворняги…. Я провел ладонью по жесткой Гошиной шерсти.
– Гош, а не пойти ли нам погулять?
Вместо обычных прыжков при звуке заветного слова – слабое повиливание хвоста.
Я снял с крюка, торчащего из двери, ошейник и поводок. Гоша тяжело поднялся на четыре конечности и заковылял к двери. Мой любимец угасал. Я это видел и не знал, что делать и можно ли сделать что-нибудь. Только одно держало меня на плаву – я просто не мог себе представить, что Гошка исчезнет, что я войду в свой эшкубит, в свою халупу, а его нет. Вот эти часы с секундной стрелкой-самолетиком есть, вентилятор-заика есть, трещина в стене есть, а его нет. Какая чушь! Как такое можно взбредить? При мысли об абсурдности этого настроение повышалось.
Но когда мы вышли на улицу, и лапы у него начали разъезжаться, когда вместо того, чтобы совершать, подобно
Я позвонил Инне, дабы выяснить во-первых, чем кормить пса, во-вторых, что за странные консервы она мне прислала. Но разговор наш напоминал интервью с ясновидящей.
– Здравствуйте, Инночка.
– Здравствуйте, Рувен.
– Инночка, спасибо огромнейшее за лекарство.
– Не за что, Рувен, это очень хорошее лекарство. Если уж и оно не поможет…
Возникла тишина.
– Инночка, а что это за…
– Консервы?
– Да.
– А это вот что. Вы ведь даете своему Гоше кушать, а он отворачивается. Вы кормите его самым вкусным, а он не ест. Верно?
Я был потрясен.
– Инночка, у вас здесь где-то видеокамера?
– Нет, я просто знаю, что такое тяжело больное животное. Так вот, в этих банках питание, которое, во-первых, необычайно полезно для собак, особенно при такой тяжелой болезни, как у вашего эрделя. А во-вторых, собаки обожают этот корм. Попробуйте угостить им Гошу. Понравится – пришлете деньги через господина Гофштейна, не понравится – вернете банки через него же…. Учуяв запах, вырывающийся из только что вскрытой жестянки, Гоша потянул носом воздух, повертел головой и вдруг неожиданно резко встал на лапы и двинулся к банке.
– Давай сюда! – сказали его повеселевшие глаза. Я вывалил полбанки в миску, и Гошка, как безумный, набросился на еду, урча от наслаждения. На меня накатило ощущение бездонного счастья и оно же дало мне возможность заняться злобой дня.
А день завтра и вправду предстоит, как говорит Иошуа,
Я почесал в затылке, но, видно, блестящие идеи в этот день косяком перли мне в башку, потому, что выход нашелся – и очень простой. Назывался он «Финляндия» и лежал у меня в морозилке. Был он чуть початым, запотевшим, ледяно-горьким, горько-ледяным и лился через шарик. По мере того, как он втекал сначала в изящную фарфоровую чашечку с тоненькой ручкой, а потом из чашечки в мою пасть, обрамленную рыжими усами и трехцветной – рыже-черно-седой – бородою, по мере этого я стихал, я затухал, все, что во мне могло улечься, улеглось, и уже на автопилоте я пролепетал многочастную молитву перед сном, исполнив с особым пылом заключительный гимн «Адон олам». Соседи у меня вежливые и в окна не стучали, хотя причины на то были.
Из последних сил я взвел пупочку будильника и плюхнулся в прохладу простыней. Последней моей мыслью при погружении во временное небытие было: «Пусть мне приснится Мишка.»
За шестнадцать дней до. 2 таммуза. (12 июня). 3.00