Поле боя при лунном свете

Головокружение не проходило. Зато тошноты уже не было. Отбиваясь от атакующих меня вопросов и пытаясь отгерметизироваться от мыслей о Гошке, я палил сигарету за сигаретой. Моя желтая избушка на курьих ножках давно уже, судя по обилию испускаемого ею дыма, превратилась в полигон для Змея Горыныча. Внезапно я вспомнил об Авиноаме. Ведь он сегодня приезжает. Здорово, что удалось вывести его из депрессии. Теперь надо всё продумать…

Топ-топ-цок, топ-цок, топ-цок…

Перед желтой распахнутой дверью возникла Вика, дочь Марика. Посмотреть на нее – никогда не скажешь, что из России. Смуглая, волосы черные – мелкой, но крутой волной. Глаза тоже черные, лицо узкое, нос с горбинкой. Ну, маечка, конечно, такая, что на смуглом, не обделенном формами, теле ее без лупы не заметишь. Плюс джинсы в обтяжку. И это всё в религиозном поселении, на территории ешивы для подростков. Очень кошерно.

Запыхалась:

– Дядя Рома, был терракт…

Черт их раздери! Опять!

– Где, Викушка?

– На Гива-Царфатит, в Иерусалиме. Там, где наши, самарийские, тремп ловят. Двадцать минут назад. Террорист вошел в толпу на тремпиаде и взорвался. Пока сообщают только о раненых. Всего двадцать шесть. Четверо – тяжело.

– Ну, слава Б-гу, значит, убитых нет…

– Ой, дядя Рома, да ничего это не значит! Так всегда говорят. А потом сообщают об убитых.

Заверещал мобилный.

– Алло, Рувен?

Это, конечно, Йошуа. У него, как всегда, ворох новостей.

– Рувен, – орет он в трубку, – Звонил Йоси из Тель-Авива! Через десять минут после твоего звонка (Я позвонил ему в четверть девятого утра и сообщил все, что мне рассказал Дамари) Оказывается, он еще вчера вечером мне звонил. А я, как дурак, отключил мобильный!

– Надо же! Я тоже.

– Так вот, они с Василе…

– Как-как его зовут? Василь или Василий?

– Не Василь и не Василий. Василе. Больше не перебивай меня.

– Слушаюсь.

– Итак, мы вчера уехали. А они с Василе вдохновились моей речью, (о, скромный Йошуа!) и подняли пол-Тель-Авива на ноги. Мобилизовали русских. Мобилизовали молдаван. Все бросились искать Павла и безымянного русского – собутыльников Игоря. Нашли. Допросили. И вот какая картина. Игорь приехал уже набравшись. Жаловался, что он к евреям со всей душой, а они… Орал: «Лучший друг! Лучший друг!» Потом окончательно наклюкался, подхватил рюкзак с чемоданом, объявил, что возвращается в Ишув. Знаешь, зачем? Набить морду какому-то Рувену. Кто такой этот Рувен? Случайно не знаешь?

– Не слыхал. Дальше?

– Дальше – его пытались удержать. Втолковывали: «В таком состоянии не доберешься даже до Городка!» Предупреждали: «Попадешь в полицию!» Ничего не желал слушать. Вырвался и уехал. Вот и всё. Что скажешь?

– Понимаешь, здесь много странного. Ехал ко мне, а оказался в собственном эшкубите, да еще вдвоем с каким-то арабом. И непонятно, из-за чего они повздорили. А с другой стороны араб все-таки убит. Расправляться с сотрудником на вражеской территории? Или с работодателем? Не принято. Опять же эти крики о любви к евреям и особенно к Рувену…

– А может быть…

– Кино гоняет?

– Ну да.

– Не похоже. Больно тонкая игра для Игоря.

– И я так думаю. Не знаю… Может, Игорь и не их человек. Может, их человек сидит в Совете Поселений… Вынем эту версию из запасников. Кстати, мы с Шаломом сразу же после разговора с Йоси и Василе рванули в «Бейлинсон».

– Что же ты молчал?

– А что говорить? Игорь по-прежнему без сознания. Врачи рассчитывают его спасти… Но когда он заговорит?.. – Йошуа пожал плечами. – Мы, кстати, и к Ави заглянули.

– Ну и что с ним?

– Ничего. Перебита рука, полоснуло по шее. Чуть-чуть полоснуло. Но главное не это. К нему толпами идут поселенцы. Со всей Самарии. Он всем рассказывает, что покушение на него – месть за убитого им террориста. Вы теперь с Шаломом в дурацком положении. Два так самозванца, пытаются отобрать славу у героя.

– Гм… Я вообще не понимаю, какого черта Шалом туда поперся.

– Он дал тебе совет рисковать жизнью. Потом целые сутки мучился. Да еще ты вечером во время «тревоги» начал рефлексировать. Дай, мол, моральную оценку моему молчанию. Этакое самокопание в духе Достоевского. Чисто русская манера.

– Сам марокканец!

– Спасибо. Так вот, дергался он, дергался. Потом его осенило. Помчался в Совет поселений со своей ложью во спасение.

– Йошуа, – помолчав, сказал я, – скорее всего Игорь не виновен.

– Пожалуй… Но причем тут это?

– А при том, – продолжал я, – что Игорь невиновен, но и из Совета поселений нет утечки информации.

– Это еще почему?

– Потому, что иначе бы никто не стал трогать Ави, пока не выяснится, кто убил террориста – он, я или Шалом.

– А может, арабам не успели сообщить о ваших с Шаломом выступлениях?

– Конечно, не успели. Гонцы поскакали поздно, а на почтовой станции свежих лошадей не оказалось.

Последней русской реалии он не понял, но это меня не смутило. Я продолжал:

– Йошуа, ты вообще сам себя слышишь? Неужели ты настолько влюбился в идею о вражеском агенте, засевшем в Ишуве, что никак не можешь отказаться от нее? Неужели ты не видишь, что никакого агента в природе не существует?

– А араб, которого убил Игорь? Его кто навел?