Поле боя при лунном свете

Наш пикапчик бросил якорь под эстакадой, за которой начиналось разветвление во все стороны света. Пока хасидский водила объяснялся с ЦАХАЛом, я решил тоже вылезти, покурить. Не успел зажечь сигарету, как увидел свою знакомую из одного из близлежащих поселений. Мы с ней да с ее мужем (все – «русские») частенько сталкиваемся на самарийских дорогах. Помню, ее муж, белобрысый коротышка, который тлидцать тли буквы не выговаливает, привел меня в совершенное, выражаясь словами какого-то русского классика, состояние духа, когда на одной русскоязычной экскурсии я спросил его, зачем он взял с собой пистолет, на что он ответил: «Стобы плистлелить какого-нибудь цлезмелно ностальгилуюсего лепатлианта». Отмечу, то был мой первый год в Израиле, и, несмотря на свой религиозный патриотизм, ностальгировал я вовсю. В те времена муж моей попутчицы являлся активным почитателем рава Кахане. Потом жизнь засосала – ежедневная борьба с нищетою не дает активно заниматься политикой. А может, это и не нужно? Есть шесть еврейских детей, есть купленный по дешевке дом в еврейском поселении на еврейской земле, от которой еврейское правительство всеми силами пытается избавиться, а вот из-за таких, как он, да еще из-за Вс-вышнего это никак не выходит. Так что кто знает, вдруг для врагов наших такие вот Бонци-молчальники, сошедшие со страниц рассказов Переца, страшней ЦАХАЛа?

Сейчас его жена – я никак не мог вспомнить ни ее, ни его имени – металась между машинами. По выражению ее лица было видно, что у нее тоже стряслась какая-то беда. Ясное дело какая – муж и дети всё время через Городок ездят. Я пригласил ее в нашу маршрутку и участливо спросил, что случилось.

– Тапочки! – глотая слезы, воскликнула она, – Тапочки и халат! Я их оставила в попутке из Петах-Тиквы.

– Ты что, работаешь на никайоне, моешь чужие дома?! Это на надцатом-то году жизни в Израиле?

– Конечно, на никайоне ! Ой, ну как же я завтра на работу пойду?!

– Знаешь, – решил я развеять ее грусть, – в Городке теракт. Трое убитых, тридцать раненых.

– Знаю. А новые не купишь – денег нет.

– Кого – новые?

– Тапочки. Ох, что же мне делать?!

– Слушай, а твоих там рядом не было?

– Тапочек?

– Нет, мужа, детей…

– Где «там»? В попутке?

– На бензоколонке, где теракт был.

– Да нет… Борька на работе в Кфар-Сабе, а дети – кто дома с бебиситером, кто в садике, тоже рядом с домом.

Ага, Борька, значит, его зовут. Теперь узнать бы у Борьки, как зовут ее.

– А халат?! Где же мне новый халат-то взять?

Я снова вылез из машины, где Борькина жена продолжала на двух языках причитать по поводу трагически утраченных тапочек и халата. Сказать ей, что шестое чувство говорит мне – я трагически утратил любимую женщину? Я прикурил сигарету от сигареты, машинально отметив, что первую сигарету прикончил в пять-шесть затяжек, и вновь достал «пелефон». Сейчас опять будет: «Номер, на который вы попали…» И тогда я уж точно умру.

– Алло?

Не может быть!

– Дворочка! Вы живы?

– А какой же мне еще быть? – раздался голос у меня за спиной.

Я резко выполнил непрозвучавшую команду: «Кру-гом!» Она стояла передо мной на фоне пыльно-синего неба – смеющаяся, с глазами цвета воздуха после дождя, и гладила себя по волосам, как любимую кошечку. Я схватил ее за руки, не думая о том, насколько этот жест кошерен, не отдавая себе отчета, в том, что говорю и делаю. Какой-то конь во мне сбросил всадника, и я забормотал:

– Дворочка! Какое счастье, что вы живы! Я так переживал, я не знал, что с вами, я думал, что вы погибли!

Двора оторопела от такого нахальства. А я, забыв добавить «хас ве халила» – «не дай Б-г!» после упоминания о смерти, заключил свой монолог признанием:

– Я чуть с ума не сошел.

– По моему, вы все-таки сошли с ума, – пролепетала она в последней попытке острить, но то уже была агония ее чувства юмора.

– Я сошел с ума, – подтвердил я, сжимая – о, где ты Галаха! [1]  – ее ладони. – Я сошел с ума от ужаса, когда думал что вы убиты. Я ехал и молился чтобы… если уж так нужно, чтобы кто-то умер, пусть бы погиб я, а не вы…Я… я разобрался в себе. Я догадывался и раньше, а теперь я знаю, что…

Ну, куда это годится! Мужик, понимаете ли, с «береттой» против «калаша» ходит, а чуть что – глаза на мокром месте. В-общем, надоела бедной Дворе моя неврастения, и она сама взяла и обняла меня.

* * *

В обнимку мы шли с ошеломленной Дворой по ошеломленному Городку. Двора была ошеломлена тем, что человек, о существовании которого еще час назад она еле помнила, обнимает ее, а она вместо того, чтобы оставить ему, то есть мне, на щеках отпечатки пальцев, сама прижимается к нему, то есть ко мне. Городок в лице его встречных жителей Городка был ошеломлен тем, что русоволосая красотка идет со сморчком, годящимся ей в отцы, да еще и коротышкой. Слава Б-гу, сама Двора невысокого роста, так что, когда она была без каблуков, выходило, что я даже малость повыше. Сравнивая наш возраст, многие прохожие кидали на нас соответствующие взгляды, мол, понятно – раз религиозный, значит, сексуальный маньяк.