B. А. Крючков: Вы знаете, очень тяжело слышать эти слова, Александр Глебович, потому что проиграли не мы, проиграла страна, проиграл наш народ, народ бывшего Советского Союза. Я хотел бы возразить против одного слова — империя.
B. А. Крючков: Я так и понял.
B. А. Крючков: Мне понятен этот вопрос. Причин тут, конечно, много. Во-первых, когда все уже совершилось и мы поняли, что потерпели поражение, меня обуревали сомнения: а правильно ли мы все рассчитали? правильно все сделали? не ошиблись ли? нет ли ошибки в лицах? Не разошлось ли наше понимание ситуации полностью с тем пониманием, которое присутствует у здоровых сил общества? И я очень скоро убедился в том, что мы не ошиблись в оценке событий, мы правильно все просчитали, но, видимо, была допущена серьезная ошибка в оценке того, как надо действовать, как надо было себя вести. И второе: когда на посту президента такой державы, каким был Советский Союз, на посту такой партии, какой была КПСС, оказывается предатель, вы знаете, это совершенно необычная ситуация. А когда рядом с этими предателями оказываются еще предатели, это делает ситуацию совершенно уникальной, это требует неординарных действий, на которые мы, конечно, не пошли. Я думаю, это был один из очень серьезных просчетов.
Второе. Я часто думаю над тем: а созрел ли народ до понимания трагедии, которая произошла в августовские дни, и, в особенности, в последующем?
B. А. Крючков: Я не располагаю в достаточной степени материалами дела ГКЧП, чтобы ответить на этот вопрос со стопроцентной уверенностью. Здесь требуется и глубочайшая проверка…
B. А. Крючков: Я его знал отлично, это был замечательный латыш, я знал, что он болел за судьбу Латвии, он говорил, какая тяжелая судьба ждет латвийский народ, если только латышская республика отделится от Советского Союза. Он говорил, что будут преследовать не только русских, которых там больше половины, но и латышей, и какая-то кучка негодяев возьмет там власть и начнет творить там что-то невообразимое. Возможно, что он, предвидя такую трагедию, просто не выдержал.