Поле Куликово (СИ)

...Бастрык не видел, как удалился Мамай, не замечал ни стражи, ни дождя, падающего на лицо, - ввалившимися глазами он смотрел в серое небо, расчерченное железом в мелкую клетку. Он не просил у этого неба снисхождения и пощады, он каялся во всех грехах, что совершил под этим небом и ещё готов был совершить от жадности, ненависти и гордыни, от желания жить и мстить. Он вспоминал всё зло, которое творил или хотел сотворить, и твердил про себя молитвы, какие помнил. Он молился и слышал, как повизгивают в углах клетки крысы, скребут зубами железо, пытаясь проделать выходы, перебегают из угла в угол. Чтобы не слышать их, Бастрык начал молиться вслух, однако писки, стук коготков и скрип зубов о железо не утихали, а земля давила на грудь. Задыхаясь, он молился, и всё время думал: придёт ночь, и тогда крысы перестанут бояться его шёпота...

Едва глянув на введённых в шатёр близнецов, Мамай чуток ошалел - насколько велико их сходство и как оба напоминают его дочь. Нет, не глаза, а разлетающиеся брови и рисунок губ - вот что рождает сходство. Может, потому и выражение глаз кажется одинаковым: словно бы давний, несказанный вопрос или печаль застыли в них. Мамай спрашивал через переводчика, отвечал чаще один из близнецов, поплечистей, посуровей видом и будто постарше. "Наверное, этот у неё родился первым", - думал Мамай, слушая ответы и приглядываясь к воинам.

Родителей они едва помнят. Потому что было им лет по шести-семи, когда на село напали всадники и увезли обоих. "Отец Герасим" - лишь это имя запало им в память, оно часто произносилось вокруг. Был отец Герасим высок, носил длинную чёрную одежду, пел громовым голосом и пускал сладкий дым, а над ним летали причудливые птицы с человеческими лицами. Теперь они догадываются - их отец, вероятно, служил священником. Имя матери они не помнят. Они, наверное, забыли бы и отца Герасима, и язык Родины, если бы их разлучили, но вместе они сохранили память детства и поддерживали её. Вырванные из объятий матери рукой страшного наездника, брошенные в чужой неласковый мир, они рано узнали, что самая большая радость - услышать на чужбине родную речь, похожую на речь матери и отца. И хотя на невольничьих дорогах чаще всего встречались им такие же, как они, рабы, минутная ласка, слово утешения, украдкой сунутый в руку кусок еды не давали иссякнуть в детских душах ожиданию и надежде. Герцог купил их в Ливане уже подростками у разорившегося торговца красками и дешёвым полотном. Они плакали не об этом господине, который хоть и гонял их с утра до ночи по заказчикам, но и кормил почти каждый день, - плакали о хромом дядьке Петре, что жил в невольниках у процветающего соседа, хозяина оружейной мастерской. При всяком случае тот рассказывал им о потерянной зелёной Родине, пел русские песни, говорил сказки и бывальщины, обещал взять с собой, когда скопит достаточно денег, чтобы убежать от хозяина и добраться до Афонской горы, где живут православные монахи: они-де часто переправляют на Русь и в Литву беглых людей православной веры под видом странствующих чернецов. Теперь это тоже кажется им сказкой. За годы странствий с новым господином их родиной стала война, а войны идут повсюду, и наёмникам за их мечи хорошо платят. Герцог - богат, он говорит - нынешний поход для него последний, из Руси он вернётся в свой замок на берегу лазурного моря, чтобы закончить дни под сенью олив и миртов, в молитвах. Братьям обещает свободу и готов взять их с собой наёмными слугами, потому что верит в их преданность и честность. Чего им ещё искать?

Мамай всматривался в лица близнецов, но ничего не мог прочесть, кроме насторожённости и тревоги. Мелькнула мысль: ввести их в юрту дочери. "Вот - твои братья, царевна, отныне они будут подле тебя - второй после отца защитой". Дочь, наверное, встанет на ноги от потрясения. Но... невозможно!

Зачем он их вызвал? Что хотел открыть в глазах подневольных наймитов? И вообще, чего он стал копаться в людях? Разве недостаточно изучил их инстинкты? Особенно когда они объединены одним именем - Орда. Но Хасан!.. Но тот светлоглазый князь!.. Собственная дочь!.. И даже Федька Бастрык! Такие загадки загадывают - даже высшей властью не разрешишь.

Мамая уже не так поражало сходство близнецов и родинки - у одного на правой щеке, у другого - на левой. Видимо, их ангел-хранитель был рассеян или сделал эту отметку для себя? Мамай встретил короткий взгляд того, что выглядел младше. Черты его лица - мягче, и светлые волосы, спадающие на плечи, напоминают женские локоны, отчего он кажется особенно похожим на Наилю. Наверное, другой командует им, как делают старшие братья, а то и поколачивает. Что-то далёкое, забытое, похожее на жалость шевельнулось в душе Мамая, и он испугался даже проблеска слабости в себе. Не уж то стареет? Или всё - из-за дочери? Нахмурился и сказал:

-Я слышал, вы - храбрые воины. Хотите служить у меня?

-Царь, у нас есть свой господин, - слово "царь" воин произнёс по-русски, и Мамаю послышалось знакомое в его голосе.