Поле сражения

В Иркутске она не встречала Машарина, но знала, что он здесь, рядом.

С утра в Знаменском готовились к наступлению на город. К Ушаковке всё подтягивались и подтягивались новые части. Рабочие дружины вливались в состав регулярных войск. Подходили отряды крестьянских добровольцев из ближних деревень. Бывшие политические заключенные, переодетые в тёплую одежду и вооружённые, составили целую роту. Переправившийся ночью через Ангару отряд черемховских рабочих и часть глазковской дружины тоже заняли исходные рубежи. Командиры обходили позиции, подбадривали людей.

Нюрка снова оказалась в компании неразлучной троицы. Бутаков под предлогом перевязки нашёл её в околотке и увёл с собой.

– А где ваш командир? – допытывался у неё Мишка-дружинник. – Столько разговоров про него – Батя да Батя! – хоть бы увидеть. Который он, Гогитидзе ваш?

– А он не наш! – сказала Нюрка.

– Как не ваш? У вас и название такое – Приленская группа армии Гогитидзе!

– Вот только название и есть. Командир наш Машарин.

– Встречался я с ём, – сказал партизан, – добрый командир!

– Наш все равно лучше! – обиженно сказала Нюрка.

– И ваш не плох, – согласился партизан, – а только тот – орёл!

– Вон Александр Дмитриевич! – показала Нюрка на появившуюся группу конных командиров. – Машарин. Вон тот, с бородой!

– Ничего дядя! – присвистнул Мишка. – Он, случаем, не братишка твой, а, Митя?

– Не, – ответил Бутаков серьёзно.

– А по туше – младший брат! Может, и согрешил твой батя с евойной мамкой, а?

– Весь штаб тут, – сказал партизан. – Стал быть, чичас пойдем. Если убьют меня, так вы уж отпишите жене моей, Варваре Фоминишне Кореневой, в селе Мангатуй, штобы, значится, берегла хозяйство-то, пока не вернётся Колька, сын, стал быть.

– А где он у тебя? – спросил Мишка.

– Там где-то, у Колчака воюет.

– А вдруг он здесь, в городе?

– Ну и чё? Встретимся, домой подадимся. Навоевался, поди. Хватит.

Сейчас вот так негромко переговаривались многие. И все ждали одно-единственное слово – вперёд! Каждый прицеливался, как быстрее пробежать двести саженей снежного савана, а там видно будет.

Но командиры медлили. Бойцы продрогли и начинали злиться – докель тут мерзнуть! кого ждать? кричи в атаку! не возьмем город, так хоть разогреемся!

Через полчаса стало известно, что наступление отменяется. Сычовцы согласились уйти из города без боя… Так-то оно даже ишшо и лучше!

Генерал Сычов не счёл нужным предупреждать правительство о предстоящей эвакуации. Офицерские части потихоньку садились в эшелоны и отправлялись на восток, препоручив позиции самоотверженным юнкерам. В ночь на четвертое января, прихватив из банка всё имеющееся там золото, доблестный защитник последней колчаковской твердыни Сычов бежал из города глухой тальцынской дорогой на Байкал. Когда правительство узнало об этом, было слишком поздно. Кабинет министров был задержан на вокзале и арестован.

5 января 1920 года объединённые силы партизан, рабочих дружин и политцентровских войск торжественно вступили в город.

Право войти первыми было предоставлено Ленской партизанской группе. Вслед за высоко поднятым красным знаменем с ярко видным девизом – «За власть Советов!» – ехали командиры. За ними колонной по шесть двигались конники, потом шли лыжники, потом – пехота и санный обоз.

Нюрка сидела в санях, всё время привставала, чтобы увидеть впереди Машарина, но так и не увидела.

Встречать победителей высыпало чуть ли не всё население. Бабы махали проезжавшим рукавицами, узнавали своих, окликали их. Ребятишки свистели, кричали «ура» и бежали за кавалеристами по улице. Степенные горожане приветливо улыбались освободителям, приподнимая над лысинами меховые шапки, но, разглядев сквозь пенсне надписи на знамёнах, недоуменно таращились друг на друга: какая ещё власть Советов? Откуда? Ведь ясно же сказано в декларации Политцентра – вся власть осуществляется Временным советом сибирского народного управления? Что ещё за глупые шутки – сове-еты! Куда смотрит Политцентр? Чехи-то что думают?! Дало-ооой!!!

– Да здрав-ствует демократическая Си-бирь! Ураааа!

– Долой большевистских анархистов!

– Ура П-Политцентру-у!

Где-то в глубине движущихся колонн сначала тихо, потом всё набирая силу, зазвучала песня:

Рвутся гранаты, стучат пулеметы,
Но их не боятся красные роты…

И сразу, заглушая все выкрики и вопли, высоко взметнулись над улицей чёткие слова припева:

Смело мы в бой пойдём
За власть Советов!
И, как один, умрём
В борьбе за это!

Пели дружинники, партизаны, пели солдаты строевых рот.

Глава девятнадцатая

Евгений Алексеевич Силин не вылезал из иркутских кабаков. Когда кончались деньги, он шёл в офицерское собрание, где круглосуточно кипела азартная карточная игра, находил компанию, режущуюся в «очко», – примитивную, не требующую знаний игру, – ставил на банк последнюю сотенную и, щупая тонкими пальцами торцы колоды, впивался взглядом в осоловевшие от бессонницы глаза партнёра:

– На сколько?