Полет к солнцу

Самолеты стояли близко. Но как захватить один из них? Как освоить машину так, чтобы быстро, быстрее, чем на экзаменах в авиашколе, запустить моторы, вырулить на старт и взлететь? Вспоминался инструктор нашей авиашколы Александр Мухамеджанов. "Все, что вы здесь выучите, вам пригодится", - любил повторять он, а мы не очень-то интересовались зарубежной авиацией. Командир нашего полка Лагутин говорил: "Нужно знать не только скорости самолетов авиации противника. Этого мало. Моторы, оборудование, приборы необходимо изучить. Мало ли что случается на войне". Все это говорилось тогда будто специально для меня.

* * *

Ночами я мысленно по нескольку раз проделывал взлет на "юнкерсе" с нашего островного аэродрома. У меня почти всегда выходило так, что я не взлетал, а погибал, разбивался с самолетом или попадал в руки эсэсовцев. Видимо, мысль была бессильна нарисовать завершенный побег, победную конечную цель. Зато коллективно мы создавали величественную, красивую, фантастическую картину возвращения на Родину. Прежде всего, мы приземлимся только в столице! Почему? А потому, что мы принесем Генеральному штабу нашей армии великие тайны об острове. По нему должны ударить наши бомбардировщики и помочь бежать с острова всем невольникам. Как нас встретят в Москве? Об этом у нас различных мнений не было. Нас захватывала романтика побега.

И вот как раз теперь, когда мы были так дружны и сплочены и только ждали случая подступить к самолету, Дима Сердюков внезапно оставил нашу команду и перешел в другую, которая работала в лагере. Новой команде поручили рыть какие-то траншеи около столовой, наверное, для подводки труб. Товарищи уговаривали его не делать этого.

- А сколько же мне ждать? - завопил он. - Ничего не выйдет из того, про что вы треплетесь.

- Тихо, дуралей! - прикрикнул на него Немченко. - Ты же видишь, какая сейчас погода. Аэродром неделю как вымер.

- Сами вы мертвые, не верю я вашим сказочкам. Я вон вчера принес в барак двадцать шесть картошек. И сам наелся, и бригадиру дал. А вы - "снять чехлы, струбцинки"... Надоело!

На следующий день Дима снова принес мешочек картошки и раздал всем членам группы, а на животе, обмотав свое худущее туловище, еще у него были припрятаны несколько вареных картофелин.

- На, положи, куда знаешь, - передал он мне вареную, и я, конечно, схватил ее обеими руками.

Что тут делать? Сердюков напал на "золотую" жилу, подкармливает нас и разрушает нашу организацию тем, что сеет среди товарищей желание удовлетворяться малым. Разговоры с Димой ни к чему не привели. Мы убеждали его, что бригадиры, которые сегодня берут у него продукты, завтра изобьют его, а то и казнят за эти подачки: им не нужны свидетели их сомнительных проделок.

Вареной картошки, которую принес Дима, мы с Емецем немного съели, а остальную спрятали. Когда же на следующий день Емец кинулся в потайной уголок, картошки там не оказалось. В это время прибежал Дима.

- Давай картошку. Сейчас нужно.

_ - Нету, - беспомощно развел руками Михаил. - Кто-то украл.

- Вы сами ее сожрали! - закричал Дима.

- Чтоб ты пропал, коли такое мелешь, - выругался Емец.

- Сами пропадете, если я захочу! - завизжал Дима. Мы стояли совершенно растерянные.

- Что же ты думаешь нам сделать? - потихоньку спросил я.

- Пойду и скажу, что ты - летчик.

Я подмигнул Емецу, он исчез, а я продолжал разговор с Димой Сердюковым, который настаивал, чтобы ему отдали картошку.

- Теперь я вижу, что ты не настоящий товарищ, а мелкий человечишка. Такой, как и твоя картошка.

Он замолчал.

- Так, значит, пойдешь и скажешь, кто я. А кто же тебе поверит? спросил я.

- Поверят, я знаю.

- А ты не подумал, что можешь не дожить до утра, если такими угрозами бросаешься?

- Я не боюсь вас!

Тем временем подошли Лупов, Соколов, Кривоногов, Немченко. Мы тесным кольцом обступили Сердюкова. Он понял, что шутить с ним не будут. Начал упрашивать, извиняться.

- Ах ты паразит, - донимал его своими изысканными ругательствами Михаил Емец, - ах ты сопляк, так ты за пять картофелин способен продать человека? Проси людей, чтобы простили.

Кто-кто, а Сердюков знал, чем оборачивалось недоверие невольников, и затараторил свои извинения, клятвы, просьбы.

Все отношения между заключенными держались на доверии и честности. Если кому-то доставался кусочек сверх пайка, он делил свою добычу на двоих или на троих. Хочется напомнить, как мы делили хлеб, который нам выдавали. Мякиш разламывали на маленькие порции, корочку - отдельно, и тот, кто это делал, с закрытыми глазами раздавал кусочки по очереди тому, чье имя ему называли.