Полет лебедя

Ханс Кристиан вышел под мягкое сентябрьское солнце. Бабушка наблюдала за ним до тех пор, пока его худая фигура не скрылась за утлом кузницы. Затем она раздула огонь, чтобы подогреть кофе. Ее глаза остались взволнованными и печальными одновременно. В отличие от Анны-Марии, она не верила гадалкам. Но зато она точно знала, что Господь использует магические инструменты для выполнения своих планов. Возможно, одним из таких инструментов станет старая прорицательница. А в это время довольная Анна-Мария что-то напевала, собирая белье для стирки.

III

— Какой он красивый ребенок, — сказала жена. — Из него получится такой же прекрасный мастер перчаток, как и ты. Посмотри, какие у него тонкие и гибкие пальцы! Мадонна предназначила ему стать мастером перчаток!

«Бронзовый вепрь»

«Великий, великий, великий», — скрипел песок под ногами, когда Ханс бежал по улице. «Копенгаген, Копенгаген», — клекотали аисты, вмиг забыв свой «египетский говор».

— Да, вы правы, — кричал им в ответ мальчик, задыхаясь на бегу. — Сегодня я начну свой полет в прекрасный мир. Пожелайте мне счастливого пути!

Тяжелые деревянные башмаки стучали о булыжники, а маленькие камушки разлетались в разные стороны. На дороге появился крестьянин, рано везущий свою телегу на рынок. Но Ханс не видел его. Он бежал по улице не оборачиваясь. Если бы только Господь сделал этот последний день в Оденсе приятным, он бы унес с собой прекрасные воспоминания о нем. Ханс остановился лишь тогда, когда завернул за угол магазина печатных изданий старого Иверсена.

Внезапно ему в голову пришла неожиданная идея. Он подошел к одному из маленьких окон и прижался к нему лицом. Еще было очень рано и магазин не работал, но старый печатник уже вернулся с реки и готовился к открытию.

— Герр Иверсен! — крикнул Ханс, сопровождая свои слова стуком по стеклу.

Глаза старика вылезли на лоб от удивления. Кем мог быть этот странный утренний посетитель, чье прижатое к стеклу лицо напоминало карикатуру? Он натянул покрепче шапочку на макушку, спустил со лба очки и пригляделся. Конечно, юный Андерсен! Начиная с прошлого лета, когда в город приезжали артисты, мальчик часто заходил сюда. Он мог часами просиживать на высоком стуле, наблюдая, как из-под пресса появляются афиши.

— Герр Иверсен, откройте дверь, дайте мне войти! — кричал он, размахивая руками, словно ветряная мельница крыльями. — Я должен обсудить с вами кое-что очень важное.

Старик кивнул и направился в угол, чтобы поставить свою метлу. Он не торопился открывать. Первые несколько раз, когда юный Андерсен делал подобные заявления, они еще вызывали у него интерес. Но предмет огромной важности всегда был одним и тем же — его карьера актера с вариациями на тему, какую роль он будет играть в свой дебют и что скажет король после спектакля. Печатник начал производить неспешные манипуляции со щеколдой. Как только дверь открылась, Ханс ворвался в комнату.

— Герр Иверсен, вы должны написать для меня письмо! Эта мысль мне только что пришла в голову.

С этими словами он подтолкнул старика к столу, за которым тот обычно работал.

— Возьмите ваше перо, я мокну его в чернила. Теперь напишите ей, что вы мой очень хороший Друг…

Иверсен мягко положил руку на плечо Ханса Кристиана.

— Послушай, сынок. Кому я должен написать и зачем?

— О! Разве я не сказал вам! Все очень просто. Не знаю, почему я не подумал об этом раньше! — Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, а затем придвинул свой стул ближе к печатнику Усевшись на нем, как курица на насесте, обхватив костлявыми руками тощие ноги, он продолжил, весь сияя:

— Вы должны написать письмо, в котором представляете меня мадам Шелл. Сегодня вечером я отправляюсь в Копенгаген, а послезавтра уже смогу передать ей его. Тогда она немедленно найдет для меня место в балетной труппе театра, и я вступлю на дорогу славы!

Под стеклами очков глаза старика заморгали.

— Но, Ханс Кристиан, я не знаю этой дамы.

— О-о! — На секунду сияние погасло, но лишь на секунду. — Это ничего не значит. Прошлым летом вы печатали афиши для театральной труппы и все актеры говорили, что несколько раз видели мадам Шелл в театре, а некоторые из них даже говорили с ней! Я уверен, что это достаточная причина для письма.

— Ты мне нравишься, сынок, — произнес Иверсен, опуская перо в чернильницу. — Я бы с радостью тебе помог, если бы знал как. Актерское искусство — тяжелая профессия. Тебе она не понравится, я это знаю.

Он подвинулся и взял мальчика за его тонкую руку.

— Почему ты не хочешь остаться здесь и научиться какому-нибудь ремеслу? Я мог бы взять тебя к себе в магазин. Ты вскоре стал бы хорошим печатником и мог бы читать все мои книги. Тогда тебе не пришлось бы покидать твою мать и бабушку. Лучше останься, не надо отправляться так далеко.

Слезы мальчика начали капать в чернильницу. С трудом он произнес: