Полёт на трапеции

У Мёртвого моря от соли белы берега,
И медленней воды, чем долгий и тягостный сон,
И отмели блещут, как будто на солнце снега,
И грозами пахнет густой мезозойский озон.

А всё-таки странно, что смертны бывают моря,

Что вместо прибоя колышется жаркая стыть.
И мёртвое имя назначено морю не зря:
Живые не могут воды этой горькой испить.

Хоть издали волны и ласковы, и зелены,

Они отторгают любое дыханье и плоть.
Недоброе чудо средь маленькой, жаркой страны —
Таким его создал сюда нас пославший Господь.

Багровы закаты, и с каждым закатом ясней,

Как близится то, что давно уже видится мне:
Земля заповедная, Мёртвое море на ней,
Далёкое зарево, всадник на бледном коне…

Конец пьесы

В движениях давно уже не скоры,
С остатками ушедшей красоты,
Стареют знаменитые актёры —
Любовники, герои и шуты.

Стареют гранды публики и кассы,

Носители наград и степеней,
Кречинские, Раскольниковы, Вассы,
И с каждым днём их осень холодней.

Век новых отрастил себе кумиров —

Любой певуч, красив и легконог,
А у моих Тригориных и Лиров
Дыханья нет на длинный монолог.

Когда-то в день и пару пьес, и боле

Они играли, не сочтя за труд,
А вот теперь живут на корвалоле,
На юбилеях с кресел не встают;

По месяцам не выезжают с дачи,

А после – чёрных рамок остриё,
Венки, цветы, процессии – и, значит,
Скудеет поколение моё.

И, наконец, в финале представленья

Туда, где ни сияния, ни тьмы,
Все отыграв надежды и сомненья,
С привычной сцены спустимся и мы.

И лишь одну мечту уносит каждый

За горизонты далей и времён,
Что Бог поднимет занавес однажды
И все живыми выйдут на поклон…

На смерть Евтушенко