Полет орлицы

Чем дольше он читал, тем выше поднималась голова девушки и неприступнее было ее лицо. А пунктов было немало! Их подготавливал не Пьер Кошон – и без него было кому заняться подобным сочинением. Тома де Курсель и другие профессора Парижского университета потратили не один час, чтобы составить длинный список всех преступлений Жанны. Епископу Бове, вдохновленному «народной молвой», оставалось только принять этот долгий перечень. Которым, кстати, так восхитился лорд Бедфорд!

– Для ускорения настоящего дела и для очищения собственной совести, мы хотим, Жанна, чтобы ты поклялась на святом Евангелие, что будешь говорить правду относительно всего, о чем тебя здесь будут спрашивать. Ты готова сделать это?

Но Жанна смотрела в другую сторону. Она не слушала своего судью. Она смотрела на одного-единственного человека, в черном одеянии, сидевшего сейчас в амфитеатре, среди подобных себе – служителей церкви, купленной Англией. Он улыбался ей. Легко, беззаботно. Но его улыбка, прежде – друга, стала нынче улыбкой змеи. Отец Гримо! Человек, исповедовавший ее. Которому она день за днем открывала сердце. Сколько же черноты было в его душе? Да и была ли она у него – душа? А может быть, это сам дьявол затесался в ряды ее непримиримых судей, чтобы посмеяться над ней?

Сам дьявол! Иного и не предположить…

Теперь Жанна знала наверняка: она никому ничего не докажет. Все эти люди подобны отцу Гримо. И все они заодно. Они пришли сюда не добиться от нее правды, а обвинить ее во что бы то ни стало и предать суду. Любым способом. Ложью, предательством. Не от Бога они были, ее судьи, и не Церковь Христову они представляли…

В этот день, 21 февраля 1431 года, в Руане, Жанна до самого перерыва на обед не желала клясться на Евангелие, что будет отвечать на вопросы по требованию трибунала.

– А вдруг вы будете спрашивать меня о том, о чем я обещала Господу не говорить во всеуслышание? – упрямо отвечала она одним и тем же вопросом. – Кого я должна в первую очередь слушать – Господа или вас?

И забитая до отказа капелла Буврёя гудела как разбуженный улей; взрывалась, ахала сотнями женских голосов, ревела голосами английских и бургундских офицеров, хрипела на все лады. Священники потрясали пальцами и кричали, перебивая друг друга, пророча подсудимой скорую расправу.

Это и заставило ее сдаться.

Она заговорила, положив руку на Евангелие, но в душе пообещала, что останется собой. В каждом слове. Не предаст себя. Это будет бой – сотен людей против одного человека. И Жанна приняла его.

– Как твое имя и прозвище? – спросил Пьер Кошон.

– На родине меня звали Жаннета, но после того, как я пришла во Францию, стала зваться Жанной. Что до моего прозвища, то я его не знаю.

– Но некоторые люди тебя называют Девой или Девственницей Франции…

– Это не прозвище, монсеньор, – гордо произнесла девушка. – И даже не имя. Это то, кем я являюсь под этим небом.

Ее спрашивали наперебой – Пьер Кошон, Тома де Курсель, Жан Бопер, другие богословы, теологи и прелаты церкви. Иногда они перебивали друг друга, и Жанна просила задавать вопросы по очереди. Ответить всем и сразу – не в ее силах!

– Знаешь ли ты молитвы, Жанна? И если да, кто тебя научил им?

– От матери я знаю молитвы «Отче Наш», «Богородица, Дева, радуйся» и «Верую».

– Прочитай нам «Отче Наш», Жанна. Мы хотим убедиться, что ты и впрямь знаешь эту молитву.

Просторная капелла, пронизанная зимними светом, стремительно затихала.

– Эта молитва не для того, чтобы я читала ее здесь, перед всеми, – смело отвечала девушка. – Вы можете выслушать ее на исповеди, монсеньор. Тогда я охотно прочитаю ее вам!

И зал Буврёя вновь бесился от ее непримиримости. А Кошон думал, что рано вздохнул с облегчением. Жанна была полна сюрпризов. У девушки спрашивали, откуда она родом, кто ее родители. Кто крестил ее, жив ли тот священник. Кто были крестными. Чем она занималась в дома отца. Например, пасла ли она скот?

Но у Жанны подобные вопросы вызывали только улыбку:

– На домашнюю работу, считала я, найдется женских рук!

– Имела ли ты в юношеском возрасте откровение от «голосов» в том, что англичане должны прийти во Францию?

– Англичане уже были во Франции, когда голоса стали приходить ко мне.

– Скажи, Жанна, желала ли ты стать мужчиной, когда должна была прийти во Францию?

– У меня было только одно желание – помочь своему королю!

Вот когда начиналась свара.

– Карл Валуа – лже-король! – подскакивая, Тома де Курсель, ревностный фанатик, даже выбрасывал руку с указующим перстом вперед.

Остальные богословы, ангажированные короной Англии, протестовали почти что хором:

– Его отец и мать отказались от него по разным причинам и предпочли ему своего внука Генриха Шестого!

Они перебивали друг друга:

– Это подтверждено документом в городе Труа!

– По смерти короля Карла Шестого французская корона навечно перешла к Генриху Пятому и его наследникам!

Пьер Кошон стучал деревянным молотком по столу.

– Мне нету дела до ваших документов, господа, – гордо отвечала в наступающей тишине Жанна. – Они – только хитрые уловки политиков, решивших, как поделить между собой мою Францию!