Полет сокола

– Думаю, вы преувеличиваете серьезность недомогания Типпу.

– Посмотрите сами.

– Это я и собираюсь сделать.

Пригнувшись, Мунго вошел в каюту помощника и замер. Насмешливая улыбка слетела с его лица.

– Как поживаешь, дружище? – тихо спросил он, положив руку на лоб больного, усеянный крупными каплями пота.

Робин впервые слышала, чтобы он так обращался к Типпу. Тот повернул к капитану голову, похожую на желтое пушечное ядро, и с усилием выдавил из себя жалкую улыбку. Робин почувствовала укол совести.

Великан попытался приподняться, но тут же с хриплым стоном схватился за живот и согнул колени от боли. Его тело сотряс новый приступ судорожной рвоты.

Мунго схватил ведро и подставил его, придерживая помощника за плечи, но Типпу исторг лишь небольшой сгусток крови и коричневой желчи. Тяжело дыша и обливаясь потом, он откинулся на койку, закатив глаза так, что виднелись одни белки.

Капитан долго стоял, заботливо склонившись над койкой и слегка покачиваясь в такт корабельной качке. Он нахмурился в тяжком раздумье, взгляд его стал отрешенным. Робин понимала, как нелегко ему принять решение. Помочь другу означало лишиться корабля, а возможно, и свободы: заходить в британский порт с рабами в трюме было чрезвычайно рискованно.

Как ни странно, сейчас, когда она увидела Мунго с другой, совсем непривычной стороны, симпатия к нему нахлынула с новой силой. Робин кляла себя за то, что играла на его самых глубоких чувствах, вдобавок мучая больного, растянувшегося на узкой койке.

Внезапно Мунго тихо выругался и, пригнув голову, выскочил из каюты.

Симпатия к нему тут же сменилась отвращением. Капитан – жестокий, безжалостный человек, для которого ничего не значит даже жизнь старого верного друга. Робин была глубоко разочарована: уловка не помогла, и Типпу пришлось переносить ужасные страдания без всякой пользы.

Доктор устало опустилась возле койки помощника, смочила салфетку в морской воде и протерла потный желтый лоб больного.

За время долгого плавания она научилась хорошо чувствовать состояние корабля, знала, как ведет себя «Гурон» при разном направлении ветра, и различала звуки, которыми откликался корпус судна на любые перемены погоды. Вот и сейчас – пол под ногами накренился, с палубы над головой донесся топот босых ног. Ветер задул с кормы, ход корабля стал легче, скрип корпуса и такелажа стих.

– Он взял курс на запад, – с облегчением выдохнула Робин, поднимая голову и прислушиваясь. – Сработало, мы идем в Порт-Наталь. Благодарю Тебя, Господи!

«Гурон» встал на якорь вдали от низкого берега, на линии глубины в тридцать саженей, за пределами естественной гавани Порт-Наталя, прикрытой огромным, похожим на спину кита утесом. Даже в мощную подзорную трубу наблюдатель не заметил бы ничего подозрительного. Однако за преимущества дальней стоянки приходилось расплачиваться, принимая в полную силу удары ветра и волн. Судно рвалось с якоря, терзаемое бортовой и килевой качкой.

На флагштоке развевались американские звезды и полосы, а ниже – желтый «Квебек», чумной флаг, предупреждавший об эпидемии на борту.

Вдоль обоих бортов, на носу и на корме стоял вооруженный караул. Доктора, невзирая на ее отчаянное сопротивление, заперли в каюте на все время стоянки и приставили у двери часового.

– Вы прекрасно понимаете, почему я это делаю, доктор Баллантайн, – спокойно отвечал Мунго на все протесты. – Я не хочу, чтобы вы общались с соотечественниками на берегу.

Типпу перевезли на берег в вельботе. Гребцов Мунго назначил лично и велел сообщить начальнику порта, что на борту оспа. К «Гурону» не должно было приблизиться ни одно судно.

– Я буду ждать тебя три дня, – сказал капитан, склонившись над носилками. – Больше рисковать нельзя. Если к тому времени не поправишься, оставайся здесь – я вернусь через полгода, не больше. – Он сунул под одеяло кожаный кошелек, перетянутый шнурком. – Вот тебе на расходы. Поправляйтесь, господин помощник, вы мне нужны.

За несколько минут до этого Типпу получил еще одну дозу ипекакуаны с мятной настойкой.

– Я буду ждать сколько понадобится, капитан Мунго, – едва выдавил помощник.

Сент-Джон выпрямился и хрипло произнес, повернувшись к матросам, державшим носилки:

– Обращайтесь с ним бережно, поняли?

Три долгих дня Робин обливалась потом в душной и тесной каюте, убивая время над дневником. От любого громкого звука с палубы колотилось сердце: доктор и ждала, и боялась услышать грохот выстрелов британской канонерки или крики абордажной команды, врывающейся на борт «Гурона».

На третье утро Типпу вернулся на корабль и без посторонней помощи вскарабкался на борт. Не получая ипекакуаны, он поправился так быстро, что привел в изумление всех врачей, хотя и страшно исхудал. Кожа на щеках висела складками, как у бульдога, живот ввалился так, что штаны пришлось подвязывать веревкой, но они все равно обвисали и болтались на нем как на вешалке.

Лицо помощника приобрело бледно-желтый оттенок старой слоновой кости; он был так слаб, что, поднявшись на палубу, остановился передохнуть.