Полет в неизвестность

— Неплохо, Баур, неплохо. Гноя практически нет. Если так дело пойдет, через месяц можно будет подниматься и понемногу двигаться с костылями.

— Скажите, доктор, а когда можно будет думать о протезе?

— О протезе, Баур, можете думать когда угодно и сколько вам угодно. Но ранее, чем через полгода он вам не светит. Дай бог, к тому времени культя станет заживать, а протез для нее — страшная вещь, он очень быстро сведет на нет все результаты лечения. Потерпите. — Хирург закончил с ехидцей: — Вам, полагаю, спешить некуда.

Было около девяти утра. Миш прибирал палату и трещал без остановки:

— С сегодняшнего дня, господин группенфюрер, русские усилили нормы питания в госпитале, мне об этом одна русская повариха сказала, когда я для вас завтрак получал. Вашим генералам, говорит, и офицерам теперь полагается не консервированное тушеное мясо на первое и второе, а свежее. И не два яйца в неделю, а четыре. А еще будут теперь получать шпиг соленый, рыбу морскую отварную, кофе натуральный раз в день. И две пачки сигарет или папирос на неделю. Так жить вполне можно, правда, господин группенфюрер?

Баур, слушая треп денщика, впервые за последние дни обратил внимание на то, что одет тот был в чистую армейскую офицерскую форму. Да и выглядел Миш не изнуренным узником советского лагеря для военнопленных, он несколько раздобрел. Его гладковыбритое лицо лоснилось от сытости, свежая стрижка и набриолиненные волосы — все это вдруг стало Бауру противным.

— Миш, а у вас тоже изменились нормы питания и вещевого довольствия, как я погляжу?

Миш, протиравший влажной тряпкой подоконник, так и замер, будто придавленный словами Баура. Ссутулившаяся спина выдавала страх, словно Миша схватили за руку, как паршивого воришку, и сейчас объявят форму наказания. Он наконец овладел собой и, не поворачиваясь, ответил:

— Это вы об офицерской форме, господин группенфюрер? Так мне ее на складе русский старшина выдал, сказав, что, мол, стыдно генеральскому денщику в обносках ходить. Он и сапоги офицерские мне выдал, да только куда мне они? Я ведь при вас, господин группенфюрер, круглосуточно в госпитале, а здесь, сами знаете, только в этих тапках разрешено.

— Миш, — не унимался Баур, — а ведь форма на вас явно с умершего офицера и сапоги, видимо, тоже? Совесть не мучает?

Миш вновь напрягся. Вроде и сказано это было тихо и спокойно, но он спиной, каждой клеточкой своего тела ощущал едкий сарказм и неприязнь Баура. Миш страшно боялся разоблачения. Он неплохо изучил нрав этого маленького безногого генерала. Баур оказался крепким орешком с огромной силой воли и глубокой убежденностью в своей правоте. Его отличали осторожность, обостренная интуиция, подозрительность. Миш понимал: потребуй Баур смены денщика, офицеры из секретной службы русских найдут десяток таких, как Миш, даже лучше, образованнее и сообразительнее. Он наконец повернулся к Бауру лицом:

— Нет, господин группенфюрер, не мучает. Тому офицеру эта форма уже ни к чему. В аду ее все равно черти сопрут, а в раю, как я понимаю, в моде совсем иные одежды.

Выручили Миша майор НКВД Тюшкин и переводчик-лейтенант, вошедшие в палату. Майор показал глазами денщику на дверь, и Миш с радостью исчез.

— Вижу, генерал, вам лучше. — Майор, как всегда, расположился на соседней кровати, приставив к себе табурет вместо письменного стола и разложив на нем листы форменной бумаги. Переводчик разместился у подоконника.

Слух Баура приятно резануло слово «генерал». Ранее русские так не обращались к нему. Либо «военнопленный», либо просто «Баур». «Что-то изменилось? — подумал он. — Или это новый трюк русской тайной полиции, рассчитанный на усыпление моей бдительности? Поживем — увидим».

— Спасибо, господин майор, мне действительно немного лучше.

— Вот и чудесненько. Ну, что, начнем наш допросик, генерал? — Майор уселся поудобнее. — Ранее вы утверждали, что накануне смерти Гитлер виделся с вами дважды, вызвав вас и вашего заместителя Бетца к себе в кабинет, где вручил вам портрет короля Пруссии Карла Великого. А затем вы оказались в числе узкого круга лиц, приглашенных на бракосочетание Гитлера и Евы Браун. Все так, генерал? Вы подтверждаете свои показания?

— Да, господин майор, подтверждаю. Только все было в обратной последовательности: вначале свадьба, а за ней моя последняя встреча с фюрером у него в кабинете в фюрербункере. Именно такие показания я давал ранее.

— Хорошо, — продолжал Тюшкин без смущения. — И вы абсолютно уверены в том, что и на свадьбе, и в своем кабинете было одно лицо — Гитлер? Не спешите, генерал, вспомните и хорошенько подумайте.

Баур ответил без заминки и сомнений:

— Абсолютно, господин майор. Я уже неоднократно давал об этом показания. Это было одно лицо, одна фигура, одна душа. Это был Адольф Гитлер собственной персоной.

— А вот ваши хорошие знакомые, штурмбаннфюреры СС Гюнше и Линге, сомневаются в этом. Почитайте их показания. — Тюшкин протянул Бауру два листа копии протокола допроса адъютанта Гитлера Гюнше и камер-лакея Линге на немецком языке.