Полет в неизвестность

Дошло до того, что Геринг, пользуясь отсутствием Мильха, которому только удалили аппендицит, совершенно бездумно подписал приказ, подсунутый ему генералами Кессельрингом и Ешонеком, об уничтожении опытных экземпляров тяжелых дальних четырехмоторных бомбардировщиков Ju-89 и Do-19, разработанных и изготовленных компаниями «Дорнье» и «Юнкерс» по требованиям Мильха и покойного генерала Вевера. Позже выяснилось, Кессельринг посоветовал Герингу вообще отказаться от изготовления тяжелых дальних бомбардировщиков по причине острого дефицита алюминия. По словам генерала Штумпфа, Геринг спросил Удета: что он может предложить взамен одного тяжелого бомбардировщика? Удет, порывшись в каких-то неряшливых записях своего блокнота, ответил, что эквивалентом могут стать два с половиной двухмоторных бомбардировщика среднего радиуса действия. Геринг, очень довольный ответом, объявил свое окончательное решение:

— Фюрер не спрашивает меня, сколько у моих бомбардировщиков моторов, он спрашивает, сколько у меня бомбардировщиков.

Вот так рейх остался без дальних тяжелых бомбардировщиков, которые были способны стереть в порошок всю Англию. Геринг совершил, по сути своей, предательский поступок, первый шаг в пропасть, ибо в случае захвата рейхом Британских островов Америка никогда не смогла бы осуществить крупномасштабную десантную операцию, как в августе сорок четвертого года. В Италии мы бы союзников разгромили без особого труда.

Глава 30

На утреннюю перевязку Баур явился самостоятельно, без помощи санитаров. Перед этим он минут десять ходил по коридору госпиталя, приноравливаясь к костылям. Культя болела, но было терпимо, и Баур понял, что начинается новый этап в его жизни, этап привыкания к статусу инвалида. Нужны ежедневные тренировки, следовало восстанавливать организм, давать ему постоянные и все возрастающие нагрузки.

Медсестра в перевязочной по секрету сообщила о готовившемся переезде госпиталя из Позена, или, как его теперь называли русские и поляки, Познани, в Россию. Куда, она не знала. Зато, как и ожидал Баур, знал Миш.

— Доброе утро, господин группенфюрер, — произнес Миш что-то не очень веселым голосом и даже съязвил, кивнув на костыли. — Вижу, осваиваете новую технику?

Баур не ответил. Он, возвращаясь с перевязки, узнал, что в Германию отправляют, освободив из плена, группу тяжелораненых и прооперированных немецких солдат, лежавших прямо в коридоре госпиталя. С одним из них он успел поговорить и спросил, сможет ли тот взять на себя ответственность доставить в Германию письма к родным. Солдат согласился, и Баур, не обращая внимание на Миша, повернулся к нему спиной и быстро писал на блокнотных листах письма матери и жене Марии. Как ни пытался Миш заглянуть через плечо Баура и выведать, что так увлеченно пишет шеф, у него ничего не вышло. А когда денщик отправился на кухню за завтраком, Баур проворно поскакал на костылях в крыло госпиталя, где лежали солдаты. Раненый, подорвавшийся на мине фельдфебель — водитель командира пехотного полка, чудом оказался баварцем. Его, как и многих других, отправляли поездом в Лейпциг, откуда родня обязалась забрать его домой.

— Не беспокойтесь, господин генерал, доставим в лучшем виде. Письма в бинты спрячу, русские не докопаются.

И ведь доставил же! Уже будучи в Москве, Баур почувствовал, что письма дошли…

— Переводят нас, господин группенфюрер, — невесело сообщил Миш, собирая тарелки и ложки после завтрака, — и лагерь, и лагерный госпиталь.

— И куда же, позвольте узнать?

— Говорят, вас куда-то под Москву, в какой-то генеральский лагерь, а нас, солдат, неведомо куда.

Баур поглядел на денщика без сожаления, за четыре месяца сытой жизни в госпитале тот стал похож на баварского лавочника, торгующего ветчиной и сосисками.

— И когда же планируется переезд?

Миш в вопросах Баура поджидал очередной подвох и не торопился с ответом.

— Миш, вы что, оглохли?

— Никак нет, господин группенфюрер, просто задумался.

…А задуматься Мишу было о чем. Вчера вечером капитан НКВД Игнатенко, прихлебывая из фарфоровой чайной чашки коньяк, читал очередное донесение агента Мокрого в присутствии этого самого Мокрого, тот есть Миша, стоявшего перед капитаном по стойке смирно.

— Миш, ты что, подлец, издеваешься надо мной?!

Агент Мокрый и в самом деле вспотел от страха. Он страшно боялся, ведь капитан, выпивший лишку, любил распускать руки.

— Ты что же, гад, морда твоя фашистская, всякую хрень тут пишешь?! На кой мне знать, какая температура была у твоего Баура, какие он тебе стихи читал, какую рыбу он любит ловить на баварских озерах?! Где информация, где фамилии, с кем он встречался?! Дурак ты долбаный! Мы три битых месяца цацкаемся с вами! А что в итоге?!

Капитан плеснул себе в чашку еще коньяку и закурил. Мишу показалось, капитанский гнев затухает, и он слегка расслабился, встал вольно. Игнатенко это заметил.