Полёт:Воспоминания.

И ничего, что на пляжах никого никогда не бывает: и некому, и в такой ледяной воде не искупаешься - океан ведь, единственное, что может разнообразить пляж - это несущийся, словно глиссер, грузовик с солдатами. Пляж насколько ровен, что по песку, смоченному набегающей ласковой океанской волной, можно мчаться с такой скоростью, какую можно выжать из машины - она идёт, как по маслу, не шелохнётся даже. А заодно и помыть машину можно: вода с песком отдирает любую грязь, как наждаком. А над всем этим кажущимся торжеством и великолепием царит сверкающая алмазом снега вершина вулкана. Где-то по берегам лагун среди жидких своих строений копошатся люди, что-то там делают, куда-то стремятся, что-то желают, любят или ненавидят, радуются или страдают - всё это мелко, всё это мизерно, всё это - пустое. Горы стояли сотни тысяч лет и ещё стоять веками будут. Люди приходят и уходят, горы же - вечно, навсегда. Когда же людской муравейник надоедает - горы отряхиваются, стряхивают его, словно собака блох, а коли не помогает - смывает его с тела своего морской волной, которую люди в ужасе называют «цунами». И плевать им со всей своей высоты на существующий в данный момент времени у подножия своего строй: социализм, капитализм, прочие «измы» - горы живут сами по себе...

Вот и прилетел наш старичок Ли-2. Зелёный аппарат тяжелее воздуха протарахтел над полосой, сделал кружок, чтобы ничего дурного ночью не приснилось, и вынырнул откуда-то из моря прямо на полосу. Заруливал он уже торжествующе: долго гудел моторами на весь гарнизон, визжал тормозами и вообще выкаблучивался: как-никак шестьдесят литров спирта, сто двадцать литров водки - да такой мощей можно споить всех, вплоть до последнего солдатика. Учитывая же царящий на Курилах сухой закон - да цены просто этому поильцу не было! Гарнизон, словно на строевом смотре, застыл перед самолётом. Все стояли с видом нетерпеливого ожидания весточки из дома, с материка. Даже замполит прибежал: партполитработа без газет - невозможна. Много ли можно передать морзянкой? Нужны указания руководящей и направляющей. Фактически же почти у каждого оттопыривался карман: у кого шкалик, у кого - бутылка, у кого - фляга.

Выключены моторы.

Открывается дверь, из неё выползает стремянка.

Личный состав застыл в молитвенном трансе.

И вот появляется ОН.

Он - это наш старичок - капитан Фурсов, невзрачного вида зачуханный капитанишко со времён чкалова, прошедший огни, воды и медные трубы нелёгкой дальневосточной жизни, пробившийся через все тёплые и холодные атмосферные фронты, циклоны и тайфуны, списавший на борьбу с обледенением тонны спирта и пересидевший всех и вся на Сахалине, где люди - переменный состав, вечной же является только матчасть.

Он скромно спустился по стремянке на бренный бетон аэродрома и тотчас же парадный строй гарнизона рассыпался: все хлынули к нему, вестнику добрых и не очень вестей, доставляльщику писем и посылок, секретных и не очень пакетов, а главное - хозяину антиобледенительного бачка самого славного самолёта Курил - Ли-2. Каждый считал (или стремился считать) Володю Фурсова личным другом, каждый старался ему угодить, задобрить, расположить его к себе, ибо от степени его расположения зависел объём перелитой в тару получателя огненной воды. Вполне естественно, спирт перекочёвывал в баклажки друзей и не очень бесплатно, тогда о деньгах и речи быть не могло, да и некуда девать их было на острове, а Володе потом надо было тот спирт списывать. Списывать на обледенение. А какое может быть обледенение при ясном солнышке? Вот и придумывались аварийные ситуации, одну из которых мне случилось наблюдать однажды при перелёте с аэродрома Южно-Сахалинск на аэродром Буревестник.

После того, как была создана на Сахалине дивизия ПВО, куда вошли и зенитно-ракетные полки, во главе дивизии был поставлен ракетчик, понятия не имевший об авиации. Вполне естественно, новый хозяин возжелал облететь свои владения. Пока это было на Сахалине - достаточно было вертолёта. Когда же очередь дошла до Курильских островов - тут уж вертолёт оказался слаб. Потребовался самолёт. Посадили комдива с группой на салонный вариант и полетели. Погода стояла, как говорится, миллион на миллион, на небе ни облачка.

А спирт надо было списывать, для чего положено было записать в полётном листе, что было обледенение, на борьбу с которым израсходовано столько-то литров спирта. А как его запишешь, какой синоптик подпишет такой отчёт, коли ни облачка? Самолёт размеренно гудит над Охотским морем, комдив дремлет в своём мягком кресле салона, братия пониже рангом попросту спит после предшествовавшей и перед предстоящей беготнёй, набирается сил. И вдруг в ровный рёв моторов врываются посторонние звуки: какие-то стуки, грохот, и тут же моторы попеременно начинают завывать...