Полёт:Воспоминания.

В очередной раз я прибыл на Курилы в составе комиссии штаба дивизии по проверке не помню чего уж: проверок в те времена было столько, что они стали рядовым явлением жизни штаба. Каждый начальник отдела включался в группу проверки, разрабатывал свой план, который после утверждения становился заданием и выполнял его, сдавая отчёт в лётный или оперативный отдел по окончании проверки.

На второй день после нашего прилёта на Буревестник поступило от метеослужбы штормовое предупреждение: приближается тайфун Нэнси (почему-то тайфуны принято называть женскими именами) с такими параметрами, что хоть святых выноси. На аэродроме начались активные приготовления к встрече этой леди с дурным характером: убиралось со стоянок всё, что может взлететь - всякое техническое добро, старые чехлы и заглушки, лопаты и колодки, самолёты привязывались стальными тросами к кольцам забетонированных штопоров - короче крепилось всё. Крепился и наш Ли-2: каждая стойка шасси пришвартовывалась к штопорам десятимиллиметровым, стальным тросом, да ещё под крылья самолёта подогнали по шестнадцати тонному топливозаправщику и привязали крылья дополнительно к ним: как-никак Ли-2 - единственный самолёт, стоящий на земле не горизонтально, площадь крыла большая, взлётная скорость маленькая - этого может унести в первую очередь.

Вроде как подготовились.

Ждать пришлось недолго. Вначале где-то далеко в вышине возник какой-то низкий, едва различимый звук. Вернее сказать - звука ещё не было, было, что-то такое, очень низкое и очень мощное, от чего становилось не по себе. Вспомнился эксперимент начала века в опере с новым мощным оргАном, когда сверхнизкие частоты, почти не слышимые ухом, вызвали такой ужас у публики, что она, сломя голову и не помня себя, давя друг друга, в панике кинулась из концертного зала на площадь к своим экипажам, кучера которых разбежались в страхе так же, как и зрители, ещё до того, как те успели выскочить из театра. В воздухе стояло полное безветрие, какая-то страшная и гнетущая тишина. Океан был спокоен. На небе не было ни облачка.

Почему-то как-то одновременно по всему гарнизону завыли собаки. Захотелось спрятаться куда-нибудь подальше, поглубже, в какую-либо глубокую пещеру, зарыться с головой в землю.

Звук нарастал, и за какие-то полчаса постепенно превратился в какой-то страшный рёв. В воздухе началось лёгкое движение, лёгкий ветерок стал всё больше нарастать, превратился в ветер, потом - в сильный ветер и, наконец, во, что-то невообразимое, сплошное, без порывов - казалось, что остров вдруг поднялся в воздух и понёсся куда-то туда, в океан, откуда пришёл этот ветер.

Скорость ветра была такой, что я забыл о мерах предосторожности: вспомнилось свободное падение в затяжном прыжке.

Я стоял в этом потоке, потом стал ложиться на него. Сначала под углом десять, потом - двадцать, тридцать и дошёл постепенно, по мере усиления ветра, до угла 45 - 50 градусов - поток держал меня, и это меня забавляло: я никогда ещё такого не чувствовал, разве что потом, гораздо позже, попробовал ещё раз такой фокус в аэродинамической трубе при её разгоне. Я мог управлять своим положением, используя ладони рук как рули самолёта, мог менять угол... Однако всё-таки не удержался, меня свалило на землю, и я чуть ли не ползком ретировался в свою «гостиницу», врытую в землю, с единственным маленьким окошком под потолком. Ветер дул сбоку, потому я не побоялся, что стекло выдавит, стал на табуретку под окошко и продолжал наблюдать за этим светопреставлением. Ветер нёс песок, потом мелкие камешки, потом достиг такой силы, что стал поднимать и перекатывать сначала мелкую, потом уже и крупную гальку. Воздух стал непрозрачным, мимо окна неслось всё, что может нестись, и вдруг я увидел размытые очертания нашего Ли-2: самолёт стоял в горизонтальном положении, винты его вращались, словно на взлёте. Делать что-либо было поздно.

Телефона в гостинице не было, да и едва ли он работал бы, если бы и был. Я побежал в соседнюю комнату и позвал заместителя начальника штаба - единственного человека, оставшегося, кроме меня, в гостинице. Мы оба залезли на табуретку и стали наблюдать, что будет дальше. Песок и всё, что можно было унести, ветер уже унёс, видимость улучшилась. Самолёт всё так же стоял в горизонтальном положении, винты вращались с бешеной скоростью, чехлы с моторов давно уже были сорваны, самолёт мотало влево-вправо всё больше и больше, но, видимо, топливозаправщики не давали ему развернуться по ветру, который поворачивал всё больше. Наконец, оборвался последний трос, и самолёт, словно в замедленной съёмке, сначала стал на крыло, затем его со страшной силой перевернуло и бросило на бетон вверх колёсами. Мы в страхе отошли от окна: не дай бог, ветер повернёт в нашу сторону, - без глаз останешься.