Полёт:Воспоминания.

Мне свело челюсти: лимон без сахара! Видимо, на лице у меня явно отражалась вся гамма чувств, потому, что она попросила меня достать ещё один лимон и идти наверх. Я выбрался на верхнюю палубу.

Океан кипел.

Это было необычно: полное безветрие и такие громадные волны! Волна нависала над кормой, кажется вот-вот обрушится на корабль, потом вдруг корабль взбирался на эту волну, а над кормой нависала следующая волна! И так до бесконечности! Я стоял у борта, цепко держался за поручень ограждения и смотрел.

Я не мог насмотреться, налюбоваться этой сумасшедшей пляской волн, этим буйством стихии! Какая громадная сила скрыта в этой мягкой, нежной, податливой воде! Как она бросает словно щепку наш громадный корабль! Как человек ничтожен в этом буйстве стихии! И как ничтожны наши заботы, стремления, желания, проблемы перед этой силой! Я стоял на середине корабля. Мне хотелось на корму - там сильнее бросает.

Хотелось полностью ощутить эту прелесть бешеного танца. Кто-то тронул меня за руку: не ходи. Оказывается, это был мой сосед по каюте. В свете прожектора его лицо казалось зелёным. Он уже неоднократно опорожнил свой желудок и еле держался на ногах. Я спросил его, где солдаты.

Оказывается, солдат поместили в трюм, прямо на грузы. Боже, представляю, что там творится, как они себя чувствуют в этой ржавой, мечущейся вверх и вниз гремящей коробке.

Казалось, всё население корабля скопилось на верхней палубе. Было практически негде пройти. По громкой связи разносились запреты и команды спуститься вниз, не подходить к борту, держаться за поручни - всё напрасно: население корабля очищало свои желудки. На палубе слышался сплошной рёв, заставить пассажиров отойти от борта было невозможно.

Многих рвало не столько от качки, сколько за компанию. Было пять часов утра. Я пошёл на корму. Там никого не было. На корме действительно бросало. Там качка ощущалась уже по-настоящему, как на пилотаже. Размах был намного больше, чем в центре. Я держался за перила обоими руками и, задрав голову, смотрел, как надо мной где-то высоко нависает пенный, закручивающийся гребень гигантской, в полнеба волны. Страшно. Кажется, что из неё уже корабль не вынырнет. Вот-вот она обрушится на палубу, сметая всё живое! Но палуба вдруг вздыбливалась под ногами в гигантском прыжке, и волна оставалась далеко внизу. Тогда палуба начинала падать вниз к волне! Боже, какая прекрасная в своём ужасе пляска, какое сражение гигантов, какая сила в каждом движении! С кормы меня согнал матрос. Видимо, послали. Ладно, не положено, значит, не положено. Не будем нарушать. Пока добрался в сопровождении матросика до мостика, вдруг налетел шквал. За ним второй, третий, и началось светопреставление. Ветер гудел, где-то в страшной вышине слышен был натужный и мощный рёв, казалось, ревёт само небо. Это был шторм! Шторм вмиг согнал всю блюющую братию в чрево корабля и началось единоборство гигантов. Ветер срывал гребни волн, бросал их на палубу, визжал, свистел, ревел в снастях, волны гулко били в борта, корабль отзывался гулом на удары, словно пустая бочка.

Я мгновенно промок и поспешил вниз. Жена лежала. Ведро было пусто.

Молодец. Не зря её испытывал в городском парке. Тогда мы чуть ли не час раскачивались из всех сил и собрали зевак. Она боялась только одного - недалеко расположенного туалета, откуда доносился рёв попусту стоящих над раковиной мужиков. Травить им уже было нечем. Шторм продолжался уже трое суток. Капитан оповестил, что в условиях шторма подходить к берегу опасно, поэтому корабль будет пережидать окончания шторма в открытом море. Запасы продуктов на корабле, рассчитанные на двое суток, несмотря на шторм, были исчерпаны. Свои запасы были съедены. Люди лежали пластом. По коридорам уже никто не ходил. Не было сил. На четвёртые сутки шторм стал стихать. И тогда люди увидели огни Корсакова.

Это был уже сахалинский порт, до которого вместо суток мы добирались трое. Все, кто мог ещё ходить, высыпали на палубу. Люди кричали, бились в истерике, тянули руки к берегу, кого-то едва удержали от прыжка в воду. Но корабль в порт не шёл. Волна была настолько сильна, что корабль просто разбило бы о причал. Так, в видимости порта, мы простояли ещё около полусуток.

Корабль был похож на сумасшедший дом. До истерики доходили не только женщины и дети, не выдерживали и мужчины.

Наконец, волнение моря как-то сразу улеглось, и «Сибирь» пошла к причалу. Выгружались глубокой ночью, многие забывали какие-то свои вещи на борту и потом снова бежали с берега на корабль, на трапе творилась неразбериха. Мне пришлось дважды возвращаться на корабль. Вначале я свёл жену.

Потом сделал два рейса за чемоданами. Впервые я сам нёс оба чемодана с посудой. Тяжело! Нужно их брать порознь. И вот, наконец, я на твёрдой земле! Стою на прочной, никуда не уходящей из-под ног, не кидающей тебя вверх земле.

Не уходящей? Да нет же, уходящей! Я страшно удивился: земля, такая прочная и твёрдая вдруг стала уходить из-под ног.