Полет змея. Магия Телемы XXI века. Мировоззрение, теория, практика

Совсем другое дело — когда человек идентифицируется с ролью жертвы. Двадцать веков христианских идеалов привели к огромному распространению особого «нравственно мазохизма», сродни тому, что свойственен персонажам Достоевского. «Несчастные» искусно извлекают выгоду из своей несчастности, пользуясь ложными добродетелями «жалости» и «сострадания». И вот мы видим тысячи женщин, которые остаются с уже нелюбимыми любовниками «из жалости», тысячи мужчин, «жалеющих» своих матерей и потому не уходящих от них, дабы строить свою собственную жизнь. Из жалости и долга жёны приносят в жертву свою реализацию, творчество и свободу. Из раза в раз мы видим одну и ту же неутешительную картину — «несчастные карлики грызут доброго великана, подтачивая их силу».

В конце концов, мы обнаруживаем особого рода причудливую этику, согласно которой сам факт несчастности делает человека моральным, а счастье подвергается скрытому осуждению. Это особенно актуально для России, одержимой 12-м арканом; неужели вам не приходилось слышать речи, скрытый смысл которых может быть высказан следующим образом: «Я несчастен, следовательно, я прав»?

Что бы вы сказали, если бы вас поставили перед фактом: либо вы вступаете в ненужную вам связь, либо этот человек покончит с собой. Даже неважно, что 95 процентов подобных «обещаний» не сбывается — если угроза самоубийства будет осуществлена — тем лучше. Книга Закона в этом отношении занимает крайне безжалостную ко всем вечно несчастным позицию — «дайте им умереть в своем убожестве».

Путь Телемы — это путь полнокровия жизни, страсти и восторга. Бледные тени мученичества противны самой природе Солнца Гора, потому сострадание действительно должно быть оставлено. Но это не должно пониматься нами как следование бессмысленному цинизму. Мы должны отличать тех, кто действительно убоги и чья изначальная позиция — это позиция жертвы, от тех, кто, будучи сильным по жизни, но оказался в кризисе и может нуждаться в разовой помощи и поддержке. Первые должны быть с презрением отброшены и добиты, но протянуть руку помощи вторым — это долг Воина Телемы.

3. «Последняя комната, или «делай что желаешь» в свете фильма Тарковского «Сталкер»

С максимы «Делай, что изволишь» традиционно начинается разговор о Телеме. В этих словах сосредоточенна основная суть, острие, всё напряжение телемитского дискурса. Понимание этого закона делает телемита телемитом.

Существует определенная и достаточно типичная схема споров вокруг закона «Делай, что изволишь». Вначале непосвященный не может понять, что именно на этом законе строится вся традиция, а потом приходит в ужас. Дескать, «если все будут делать, что изволят», цивилизации придет конец. Когда я прошу описать, как будет выглядеть этот конец цивилизации, оппонент рисует некую картину непрекращающейся оргии с убийствами в перерывах. Образы из фильма «День свиньи» наполняются все более пикантными подробностями, пока, наконец, мы не прерываем нашего оппонента, имея полное право подытожить все сказанное — «так вот, оказывается, чего вы, на самом деле, желаете»!

Разумеется, собеседник тут же замнется и засмущается, изрекая нечто вроде «ну мы-то нет, а вот они…». То, что эти гипотетические страшные «они» не более чем проекция — несложно доказать, не прибегая к магии. Для этого достаточно базовых знаний психоанализа. Нетрудно еще раз увидеть, что, чем более силен запрет, тем более примитивную и устрашающую форму принимает форма запретного. В свое время Кроули очень метко сформулировал закон психологической компенсации, сказав, что «для Дона Жуана риск воспринять мирно щиплющую траву козу как искушение гораздо меньше, чем у любого из святых отшельников».

Здесь мы, наконец, можем сжалиться над нашим собеседником и объяснить, что речь идет о концепции истинного желания. Об этом подробно говорится в Liber Alef, Законе свободы и во многих других произведениях Кроули. А иллюстрацией, позволяющей нам нестандартно рассмотреть данный вопрос, вполне может служить шедевр режиссера Андрея Тарковского «Сталкер».

Тарковский — режиссер особый. Я бы даже сказал, что он — чуть ли не единственный режиссер-пророк, т. е., условно говоря, режиссер иной стороны, и уж он точно не имеет аналогий в мире русского кинематографа. Возможность перенести символ с одной стороны на другую дана немногим, даже в поэзии, а наглядность и ощутимость кинематографа, казалось бы, сводит эту возможность к нулю.

Тарковский — режиссер-провидец. Однажды он ехал по Женеве и, проезжая какую-то площадь, пришел в ужас — «это место великой трагедии». Через неделю в этом месте был убит Улоф Пальме. Это только один из многих примеров. Хотя подобные совпадения имеют большое значение только для профана, тогда как для мага интересен, прежде всего, уникальный взгляд в иное, перенос символа из непроявленного в проявленное, и здесь Тарковскому не было и нет равных в кинематографе.