Полетели

В последнее время мне нечасто доводится прокатиться в любимом мною метро. Сегодня — решился, и в этот раз моя книга с собой и полностью заряжена. В вагон входит парочка, о чём-то весело болтая. У девочки в руках — картина, завёрнутая в пупырчатый полиэтилен. Сижу, увлечённо читаю, краем уха улавливаю фоном их разговор, который вдруг обрывается. Слышу только чпоканье пупырышек и затылком ощущаю на себе взгляд. Поднимаю голову: на меня смотрит не одна пара глаз. Осматриваюсь, кто-то тихо угорает. И тут до меня доходит, что всё это время пупырышки продолжают лопаться. Опускаю вниз голову и понимаю, что я перелопал все пупырышки на чужом полиэтилене…

П. С. Девочка порадовала! «На здоровье», — сказала.

Скучаю

Мне не хотелось оставаться дома одному. Никак. Я всячески пытался помешать выйти отцу наружу. Висел на его ноге, словно гиря, и повторял только одно: «Не уходи». Посадив меня на диван, отец поцеловал мой лоб и молча ушёл. Тогда я ринулся к маме. Жалобно смотря ей в глаза, я загородил ей путь к двери. Она бережно подняла меня на руки и тоже отнесла на диван. Когда она ушла, я заплакал. Я плакал так пронзительно, что, казалось, дом сейчас рухнет от моего одиночества. Ну почему эти люди меня не понимают?

Сейчас я ем еду, бережно оставленную на кухне мамой. Потом сяду опять на этот диван и начну страдать. Или буду смотреть в окно на птиц. Или порву эту штору. А лучше нагажу папе в ботинок. В конце концов, я всего лишь котёнок, который очень не любит оставаться дома один.

Жадно напивались

Несмело заглянувший луч света скользнул по твоей шее, на мгновение застыл в ямочке между ключицами и испугано метнулся на пол, когда ты, словно лебедь крылами, взмахнула руками и вновь замерла. Глаза закрыты. Сердце всё громче отбивает секунды. Тук-тук. Тук-тук. Я любуюсь тобой.

Я ревную тебя. Я сгораю в тебе. Тук-тук. Тук-тук. Резко прижимаю тебя к своей груди. Дыхание сбивается, и ты пытаешься ускользнуть, но я держу тебя за руку. Ты чувствуешь? Ты чувствуешь мой взгляд? Снова притягиваю к себе и смотрю в упор. Нельзя. Нельзя отвернуться. Тук-тук. Тук-тук. Почти прижимаюсь к твоим губам, но… ты свободна — лети. Не можешь? Да, ты ранена мной в самое сердце. Ты любуешься мной. Ты ревнуешь меня. Ты сгораешь во мне. Сто тысяч ударов в минуту двух сердец, сплетение рук, касание тел в ритме страсти. Ещё мгновение — и ты замираешь, замирает луч света, замирает вселенная.

Остаётся лишь упавший на пол луч света — и мы. И мы — где-то там, вне этого пространства, вне этого времени, вне этого Танго, страстью которого мы только что с тобою так жадно напивались. Танго.

Страшновато

Я уже определённо опаздывал, поэтому нёсся, не разбирая пути. За мной следом торопливо следовал учитель, взволнованным голосом расспрашивая, ничего ли я не забыл. Я недовольно фыркал, понимая, что я уже почти всё забыл, но повторять времени не было. Остановился перевести дух, пытаясь вспомнить хоть что-то, но почувствовал удар в спину: учитель в меня врезался. Я посмотрел на него, театрально подняв палец, неожиданно даже для себя произнёс: «Ладно, разберусь», — и поторопился дальше.

— Да за что ж ты мне достался? — бубнил в спину учитель. — Разберётся он. Так разберётся вечно, что потом никто разобраться не может.

Наконец, остановившись возле огромных полупрозрачных дверей, я повернулся. Все ученики нервно разгуливали неподалёку от своих дверей, изредка переговариваясь друг с другом. Кто-то, глубоко вздохнув, обречённо шагал за дверь. Я слегка коснулся своей, но, почувствовав покалывание в ладони, убрал от неё руку. Снова посмотрел в толпу и только сейчас увидел, что меня в эту минуту пришли поддержать все мои лучшие друзья. Они находились за пределами этой площади, но каждый, я это знал, — каждый мысленно обнимал меня и желал мне удачи. В этот раз я иду один.

— Ничего не забыл? — снова спросил меня учитель. — В этот раз будет очень тяжело, но если ты справишься… Да верю я, что ты справишься, но… Не игнорируй мои подсказки, очень прошу.

Я крепко обнял учителя и подошёл к двери, её створки приоткрылись, и я шагнул в свет, который пробивался сквозь туман.

— Ну, удачи, — откуда-то издалека услышал я голос учителя и зажмурился.

Рождаться — всегда страшновато.

А они помнят