Полетели

В тот день, когда разноцветная публика, туда-сюда снующая мимо тебя, ещё раз покажет, что ты не там, не в их празднике, в тот день, когда зима в весну пытается выплакать то, что ещё не успела, ты вдруг слышишь какой-то треск. Ты начинаешь оглядываться вокруг — не дерево ли падает, не дом ли рушится, и вдруг понимаешь — ломаешься ты. Это ты сам перестаёшь быть единым целым, это ты распадаешься на миллиарды стонущих осколков. Это всё ты. Сначала ты хватаешься за воздух, чтобы не упасть, открываешь рот, будто рыба, выброшенная на берег, но довольно скоро приходит осознание — всё. Ты мёртв. Тебе всё равно. Лишь только ноги устало и с болью перебирают неровности асфальта, чтобы донести тело до места назначения.

Ненужное пустое тело в ненужном пустом мире. Ты смутно догадываешься, что в тебе ещё есть какие-то тлеющие осколки тебя самого, которые пытаются доказать тебе, что ты есть. Показывают синее небо, пение птиц, разноцветную толпу, но… Но тебе всё равно. Равнодушно смотришь на часы: «До физической смерти осталось…» Но уже не болит.

Всё умерло, умер ты. И самая несправедливость в этом пустом мире в «до физической смерти осталось…»

Метровые истории. Вагон примадонн (Случай из жизни)

В последнее время, по множеству обстоятельств, мне часто приходится ездить на метро. В принципе, мероприятие не приносит какого-то дискомфорта, потому как направление не загружено (так думал до сегодняшнего дня). Сидишь такой себе, книжечку читаешь. Сегодня у книжечки села батарейка, в интернете село настроение, сел и я на людей посмотреть. Обвожу взглядом публику присутствующую — ой, как много людей. Тем лучше, думаю. Есть кого рассматривать. Тут взгляд мой привлекает нависшая надо мной тень. Поднимаю глаза. Наверное, девушка. Наверное, девушка — великолепный художник. Ну, по крайней мере, брови чёрным фломастером на весь лоб нарисованы мастерски. Из-под шапочки а-ля растаман на плечи ниспадают оранжевые волосы. Опускаю голову вниз: штаны а-ля бойфренд, ботинки а-ля «люблю военных», под расстёгнутой курткой толстовка: «Не твоя». Я наконец решаюсь взглянуть в глаза. В щёлочках, толсто обрисованных тем же фломастером, читается искреннее недоумение: как ей, красоте такой великой, место не уступит вот этот вот урод, что битые десять минут любуется её красотой, положив свою челюсть на коленки. Дыхнув на меня ароматом пепельницы, это чудо произносит:

— Может, ты уже наконец встанешь?

Подобрав челюсть и обведя языком пересохшие губы, отвечаю:

— Я уж лучше на конец встану, — и опускаю голову, тут же притворившись спящим.

Не знаю, скрипели ли это колёса вагона или её мозги, но через какое-то время, услышав «пошляк», получаю увесистый удар по башке сумочкой.

Чтоб моя шутка про конец не закончилась концом жизни, я геройски сбежал на первой же станции. Пока не восстановил права, решил ездить на такси.

Девушки, будьте собой!

С улыбкой:).

Ваш травмированный Догоняющий Солнце.

Я

Уже не в силах оставаться, я стремительно двинулся вперёд и обернулся только тогда, когда почувствовал, что зацепился за что-то. Там…

Беспомощно распластанное на полу тело. Его со мной связывала только золотая нить, которая тянулась от его макушки до моей ноги. Оковы! Я посмотрел вперёд. Тучи серой стеной преграждали мне путь домой — к звёздам. Аккуратно подёргав золотую нить, я снова взглянул на тело. Видимо, ещё борется, но мне хочется туда! Не здесь! Не под этими серыми стенами! Нехотя возвращаюсь к телу. Сажусь рядом с головой: синеющие губы, бледная кожа…

Моя оболочка. Моя скамья подсудимых. Моя строгая школа. Моя комната удовольствий. Моя подушка плача. Я.

Касаюсь волос. Странное ощущение. Сейчас я ругаю себя. Эгоист. Я так рвался из серых облаков, что тело решило меня освободить, зная — зная, что, в отличие от меня, оно умрёт. Хм… а я считал его врагом. Тюремщиком. Палачом. Дотрагиваюсь до груди. Чуть слышно бьётся. Ты так и не научилось ненавидеть, в отличие от меня. Приподнимаюсь над телом. Ты более жив, чем я. Но — но раз ты без меня умрёшь, я буду с тобой до тех пор, пока ты больше не сможешь быть под этими тучами, моя оболочка. Моя скамья подсудимых. Моя строгая школа. Моя комната удовольствий. Моя подушка плача. Я.

Зарисовки жизни

Уже который час я смотрю в дверной глазок. Там, по ту сторону двери, в искажённом стеклом мире, меня не было. Я был здесь. За этой дверью. В мнимой безопасности этих тонких стен, мнимого довольства этой мнимой реальностью, которую я назвал зоной комфорта. Обезумев от собственной придуманной правды, я даже не придал значения тому, что в словосочетании «зона комфорта» ключевое слово — не «комфорт».

Метровые истории. На здоровье