Полетим… и мы – полетели…

В глазах моих злые слезы и одновременно понимание того самого, что зовется предназначением: – Я знаю, как тебя победить, – кричу я. – Это тебе за моего друга и от капитана-командора Филиппова за его Мишу… Я иду, неотрывно глядя в безумные желтые глаза Черного волка. А когда подхожу, опускаю правую руку в карман и достаю кастет, а затем бью Черного волка кастетом прямо по оскаленной пасти, так уже было однажды, когда мы встретились с ним на Калиновом мосту. Тогда… морок или явь… Черный волк заскулил и отпрянул, в этот раз при соприкосновении с пастью Черного волка свинцовый кастет просто стек с моей правой руки и тут же начал растекаться по всей его морде. Волк завизжал, потом заскулил и попытался содрать с себя этот текучий металл, но тот лишь перекинулся на его лапы, а затем за какие-то пять – десять ударов сердца покрыл его целиком.

Теперь передо мной вместо Черного волка стоит большая свинцовая статуя, которая медленно тает, превращаясь в серую лужу, которая с шипением впитывается в каменный пол святилища Чернобога.

Обессиленный от потери крови, я прислоняюсь к холодной каменной стене, украшенной человеческими черепами и закрываю глаза.

– Ирод небесный, что же ты с моими лапушками натворил…..!!!....., – когда я открываю глаза, то вижу, что на пороге святилища Чернобога стоит Ведающая мать – старуха, с большим горбатым носом – крючком, кажется полуслепая и припадающая на правую больную ногу. На ней заношенная плащ палатка образца Великой отечественной и неуместные здесь щегольские красные сапоги из сафьяна.

– Они сами….– смущенно шепчу я себе под нос и мне стыдно, как будто я нашкодивший мальчишка, пойманный за битьем стекол во дворе дома из детства кем-то из взрослых в то время когда они еще хранили мудрость и учили, как быть настоящим человеком.

– Сами с усами…, – старушка бойко хекнув, закидывает на свое левое плечо с начала то, что осталось от Беляка, а затем в большую переметную суму складывает обе неравные половины отчаянно бившегося кота – злодея ставшего на путь исправления и благодеяния, туда же отправляется и моя откушенная Черным волком рука. Я смотрю на все это как будто со стороны изнутри, не пытаясь осмыслить, или принять происходящее.

Снимая с пояса под плащом, обмотанную брезентом старую армейскую фляжку, Ведающая мать, молча и деловито, заполняет ее из обсидиановой чаши Мертвой водой.

– Может, попробуем излечить их прямо здесь…. – указываю я на то, что было котом и верным псом – Беляком, оставшейся правой рукой.

– Потерпят до Дома, в следующий раз не будут своеволить….! …– ворчит Ведающая мать, подставляя мне свое правое плечо. Я понимаю, что она вовсе не злится, просто прячет от меня свою слабость – умение сочувствовать, любить кого-то и переживать. Из упрямства хочется отказаться от ее поддержки – такой мудрой и все понимающей, но от кровопотери ноги совсем перестают слушаться. Шаг и мы на поле алых маков в Долине забвения, еще, и мы стоим у границ города Потерянных душ, погруженного в туман, еще один шаг и мы на Станции, которой нет, еще, и мы у входа в Подземные чертоги….Я задумчиво смотрю на добротные сафьяновые сапоги, в которые обуты костлявые ноги бабки.

– Скороходы…. ? – Ведающая мать лишь кивает, не удостоив меня иным ответом.

– Это Тая тебя привела?

– Да, – отвечает Ведающая мать…..

Невенчанные невесты. Смерть в яйце 21 и 22

Еще один шаг и мы оказываемся в жилище Ведающей матери, здесь ничего не изменилось: все та же большая беленая печь, в которой потрескивают березовые поленья, распространяя вокруг все проникающее тепло и жар небесной благодати, пол устлан вязаными половиками в несколько слоев на них вместо привычной геометрии и полосок – коловороты, трезубцы, рыбы и еще какие-то неизвестные мне знаки и символы. У широкого окна с белой геранью на подоконнике, стоит небольшой деревянный стол и широкая лавка, застланная медвежьей шкурой, справа от стола полки с чугунками и глиняными крынками, с лева ручной умывальник и большой медный таз под ним.

Содрав с меня остатки джинсовой куртки и вымыв руки, Ведающая мать склоняется надо мной, лежащем на полу, придвинув поближе сполостнутый медный таз.

– Будем тебя врачевать….

– Может начать с Беляка и кота?

– Боишься..?

– Да…

– Пусть полежат…. Я зла на них за то, что люблю…. Кроме них у меня и нет никого, не считая, Таисии, та тоже своевольная девица, сплошные истории с привлечением высших сил…заблудших монахов и потерявшихся влюбленных. Глядя на мою страшную рану, бабка морщится и печально вздыхает: Я думаю, что когда Черный откусывал тебе левую руку, то испытал дежа вю – бедный мальчик…. Это все от плохого влияния, он был рожден когда-то благородным созданием, только слишком всем доверял, его проклятье – служение и отсутствие собственной воли… , а не ты новоявленный мститель, воплощение предавшего его друга…

– Я тоже бедный… и мне было больно! – искренне возмущаюсь я, глядя в ее такие мудрые зеленые глаза с желтыми искрами, похожими на веселье или свечи с которыми пляшут чертята.