Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

– А как же? – оживилась посудина. – Есть и ещё как есть, сейчас перечислю: плоды и цветы шиповника, листья земляники, зверобой, душица во время цветения, брусничный лист, верхние части чабреца, малину можно заваривать всю – вплоть до веточек, листья ежевики, липовый цвет, ромашка аптечная и безлепестковая, мята, иван-чай (кипрей), тысячелистник, напиток из свежей хвои сосны (с мёдом вкусен, а от простуды само то), плоды боярышника, корни цикория обыкновенного (кстати, гипертоники пьют цикорий вместо кофе), ну и березовая чага (по цвету и вкусу почти как черный чай).

– О как интересно! – воскликнул мужчина. – А хоть что-нибудь из этого у меня есть? В смысле, на кухне…

Чашка обиделась:

– Почти всё и есть, в ящике с приправами. И кое-что на стенах развешано. Ты же сам в разнотравье свой нос тычешь каждый день!

– Да? – удивился Иван. – Но на этом разнотравье лишь диагнозы и написаны: от желудка, от запора, от головной боли и прочее.

– Ну ящик деревянный открой, там мешочки тряпичные, всё подписано вроде.

– А ты откуда знаешь, шарахалась там что ли?

И начинающий фантаст представил кружку, обследующую по ночам его припасы, то есть стратегические запасы Роскосмоса. Ивану стало смешно.

– Фыр-р-р… – чашка плеснула горячую жидкость в лицо героя.

– А-а-а-а, собака! – закричал человек.

– Кружка, – уточнила чашка.

А дальше произошло то, что наверное и должно было произойти: рука Ивана дрогнула, ослабила захват ручки, и кружка полетела на пол.

– Бряк-с! – только и успела вымолвить посуда и раскололась пополам, оставив возле себя лужу, очень напоминающую каштановые женские волосы, а одна из керамических половинок расположилась рядом в виде овала лица, вытаращив на Петевича глаз-вишенку и большой нос-ручку.

– Ну вылитая Светлана Геновна! – умилился Иван, вздохнул, моргнул, осторожно подобрал осколки и поплелся на кухню за тряпкой. А пока он шел, то понял, что дальнейшее его пребывание на космодроме бессмысленно. Пора домой, туда, где его ждут и любят, не смотря ни на что.

И уже через секунду жизнь писателя в бараке Восточного стала крайне размеренна и аккуратна, а телодвижения быстры, легки и распределены строго по пунктам. Он и сам не ожидал, что может таким быть: не нервным, сосредоточенным и рассчитывающим каждый свой шаг, ну прямо как настоящий разведчик. Итак, он:

1) Вытер чайную лужу у себя в комнате.

2) На кухне открыл деревянный ящик, порылся в нём, выудил все лесные и садовые чаи в полотняных мешочках, ощупал их, порылся на дне ящика, но волшебного кольца, ковра самолёта и меча-кладенца там обнаружено не было. Сложил все Амурское разнотравье обратно.

3) Сел за ноутбук, написал письмо гендиректору Розгину с просьбой поскорей забрать его отсюда.

4) Мелкими перебежками добрался до прихожей, нащупал в кармане космического комбинезона рацию и попробовал связаться со своим прямым начальником Димоном Олегичем. После пятидесяти неудачных попыток попробовал связаться с кем угодно. И снова неудача. Рация омертвела, она ни шипела, ни свистела и ни пела.

5) Оделся, вышел на улицу и нырнул в то, что осталось от изрядно подтаявших сугробов. И приступил к поиску своего маленького смартфона. А когда его не нашёл, понял, что тот уже далеко-далеко – в космосе, в руках у дьявола-искусителя Пелевина, троллящего с помощью этого самого телефона пользователей фейсбука и завсегдатаев форума ЭСКИМО (под странным псевдонимом Евлампий).

6) Всё. Сдох запас прочности безмолвного и стойкого разведчика Ивана Петевича. И Иван Петевич заорал, глядя в такое же безмолвное небо:

– А-а-а-а-а-а-а!

А накричавшись вволю, поперся спать, а выспавшись, есть всухомятку, готовить еду на неделю вперёд, лазить с половой тряпкой на карачках, пытаться писать рассказы. Упс! А вот с последними не получилось. То ли муза ушла от бездаря, то ли вместо неё пришел дьявол, но никак! Вот никак и всё.

Так прошел день, другой, третий. Далее сидеть взаперти, в одиночестве и ждать сурового Амурского лета уже не имело смысла. И писатель покряхтел, как старый дед, оделся в свою теплую зимнюю одежду и обувь (ничего другого у него с собой не было) да и вышел во двор.

– Ну наконец-то! – вздохнули спутниковые антенны и отвернулись от него навсегда.

Писатель раздосадовался:

– И стоило так долго меня пугать своими чашками?

– Стоило, стоило, – буркнула уплывающая вдаль зима.

А апрельское солнышко ласково, очень ласково, ну совсем как мать родная, накрыло веснушчатое лицо писателя теплотой и заботой, печась о приросте на его физиономии новых, молодых и разляпистых конопушках.