Полевой госпиталь. Записки военного хирурга

Уже не опасно – последние самолеты над нами, значит, бомбы лягут впереди. Но сердце все-таки бьется. Держать фасон, Амосов.

Поселок пустой. Окна выбиты. Пыль еще чувствуется в воздухе. Воронок не видно, наверное, за следующим бараком. Но все тихо, не кричат.

Обходим ближние щели. Они еще заполнены, но уже слышны разговоры, некоторые стоят в рост. Даже смех слышен, но неестественный. Бодрятся. Спрашиваю нарочито бодро:

– Как, солдаты? Получили гостинцы? Есть потери?

Замечаю взгляды – одобряют. Нарочно халат не снимал.

Троих все-таки ранили, не тяжело. Отправил в перевязочную.

Вдруг снова ударили зенитки. Крики:

– Возвращаются! Они возвращаются!

– П-о-о щ-е-л-я-м!

И так четыре раза.

После второго захода началась паника. Раненые побежали в сторону Алнер, и остановить их не удалось.

После третьего мы начали судорожно свертываться, грузить узлы на телеги и гнать в деревню. За три часа управились – что значит страх!

Сейчас наш сад в Алнерах гудит, как пчелиный рой. Разговоры вертятся около немцев и окружения. Если верить солдатам, то ноги нужно уносить. Я не верю. Приказ был бы.

Однако в пять часов на грузовике приехал незнакомый капитан и привез приказ эвакуироваться на Козельск, Перемышль, Калугу – немцы прорвали фронт в районе Кирова и уже перерезали дорогу. «Из раненых сформировать пешие команды. Тех, кто не может идти, – везти на подводах. Никого не оставлять».

Вечером и ночью пережили эпизод настоящей войны: недалеко от Алнер немцы разбомбили санитарный поезд. Раненых развезли по госпиталям в Сухиничи, но и нам досталось 40–50, из которых с десяток были со свежими ранениями от бомбежки. Пришлось развертывать перевязочную, обрабатывать раны и даже сделать ампутацию плеча – была перебита кость и артерия. Первый калека «моего производства». Боялся изрядно. Лежачие раненые усложнили эвакуацию.

Выхожу на крыльцо посмотреть на отправку ходячих. Ночь теплая и довольно светлая. Вся площадка перед школой шевелится, как муравейник. Разговоры негромки. Изредка блеснет огонек и сразу крики: «Эй ты! Погаси! Жизнь надоела?».

У выхода из школьного двора – пять подвод, нагруженных мешками и ящиками. На первой – сестра Нина с двумя санитарными сумками, сидит, дремлет. Устала. Чернов о чем-то хлопочет. Ему нелегкая миссия выпала – эдакая орава. А если немцы налетят? Проверяю, взяли ли носилки, запасной материал, костыли, санитаров. Все как будто предусмотрел Чернов. А случись что, обязательно окажемся неготовы.

Начальник вышел на крыльцо.

– К-о-м-а-н-д-а! Строиться! По четыре! Общее командование возлагаю на политрука Шишкина!

Серая масса зашевелилась. Странная это процессия. Разношерстные, в шинелях, фуфайках, в гимнастерках с разрезанными рукавами, с палками, с костылями, с повязками на руках, на голове, некоторые – в опорках, если ботинок не лезет. Построенные по четыре. Пока построенные.

Пешим порядком отправилось около шестисот человек. Больно было смотреть на них. Далеко до Козельска, а посадят ли их там в поезд? Как они дойдут – хромые, слабые? Сколько их дойдет? А что делать?

Начинаем укладываться. Так или иначе, надо уезжать. Раненые, что не могут идти, смотрят на наши хлопоты с опаской: не оставим ли их?

Нет, не оставим. У нас машина и еще шестнадцать подвод. Если имущество бросить, можно всех взять.

Смотрю, как девушки свертываются, пакуют ящики.

Хорошо пакуйте. Где и когда еще будем развертываться? Немцы бросали листовки: «Сдавайтесь, через неделю Москва будет взята! Война проиграна!».

В семь часов комиссар привел подводы. Много мужиков приехало, около полсотни телег. Лошаденки, правда, слабые.

Началась сутолока погрузки. Я смотрю оперированных – как будто все в порядке. Никто не жалуется. У кого, может быть, и болит, но терпят. Боятся, чтобы не оставили.

Накладываем сена в телеги. Лежачих – по двое, к ним еще по двое сидячих. Мужики ворчат – тяжело. Ничего, не галопом поедете.

На свои крепкие, проверенные телеги грузим имущество. Страшно много имущества появилось. Одеял, белья, подушек, продуктов. Обросли. Готовились зимовать на 1000 коек. Физиотерапию, ванны готовили. Все это к черту теперь.

В девять часов обоз тронулся.

Отступление за Москву

Уехали. Еще слышен скрип телег и говорок. Мы немного задерживаемся. У нас машина, мы еще должны подождать подводы, чтобы погрузить остатки имущества.

Сидим с начальником в саду под яблоней. Падают желтые листья. Пора тоски. Странная пустота в голове. Будто окончилось что-то в жизни…

Восемь немецких бомбардировщиков летят на восток. Не быстро, не высоко, спокойно. Безразлично летят – просто долбить станции, дороги, может быть, и санитарные поезда. Не боясь никого.

И тут – наш, родной «ястребок», И-16. Он один, и мчится прямо на этих. Один! Стреляет – видны трассирующие пули. Пролетел между ними. Задымился бы хоть один фашист, упал.

Нет, летят. «Ястребок» повернулся, сделал петлю. Слышна стрельба.

– Ну, улетай, что ты сделаешь один, улетай!

Это мы кричим, как будто он может услышать.