Полевой госпиталь. Записки военного хирурга

Но летчик снова делает заход и прямо сверху пикирует на немцев. Снова короткая сильная стрельба – все они стреляют в него, в одного.

– Он просто ищет смерти!

Истребитель не вышел из пике. Загорелся, черный дым и падает где-то за холмами. Парашют не появился.

Стоим, растерянные, потрясенные, слезы в глазах и даже, кажется, текут.

Они пролетели над нами, как утюги, не нарушив строя. Будьте вы прокляты!

Нет, никто не поднимал кулаков и не сказал этих слов, мы все не любим слов. Но каждый подумал, уверен. В голове вертится: «Безумству храбрых поем мы песню… А может, это не храбрость, а отчаяние?».

Уезжаем, когда уже стемнело.

К Козельску подъехали часов в одиннадцать. Темный, тихий городок, одноэтажные домишки.

Вокзал вяло дымится, под ногами обломки кирпича, щепки.

Все призрачно, замерло.

Разыскали коменданта. Совершенно измученный человек, черный, охрипший, еле отвечает на наши расспросы.

– Все. Наработались. Два часа назад отправили последний эшелон. Нет, всех не погрузили. Пошли пешком…

Обоз догнали в большом селе Каменка. Он остановился на ночевку, съехал с дороги, и мы чуть не промахнули дальше.

…Утро 6 октября. Погода испортилась. Выхожу на двор – снег везде. Вот тебе – на! Вчера еще было сухо и довольно тепло.

По деревне движение – выдают сухой паек, кухня сготовила баланду. Поэтому все тянутся с котелками, с кружками к большому двору, где посередине возвышается походная кухня. Над ней, еще выше, Чеплюк с длинным половником.

Часов в десять по улице прокричали посыльные:

– Выезжать! По коням!

Легкораненых собрали впереди. О строе уже не поминали, могут и «послать», все злые и усталые. И считать не стали.

Обоз растянулся на полкилометра. Подводы перегружены, медицина идет пешком. Даже толстая аптекарша.

Только вечером подъехали к Калуге, сдали раненых в городе. Двести двадцать человек. Из Козельска отправили человек сто. Выходит, что около трехсот растаяли по дороге. Где они?

Сбежали: кто пошли вперед мелкими группами, но те, кто уже под немцами, домой подались…

Третий день движемся по старой Калужской дороге – к Москве. Екатерининский тракт, обсаженный березами. Мощные деревья сильно состарились, но еще держатся. Листья не все опали, солнце подсвечивает.

Ночевали в деревнях всей операционной компанией. Спали вповалку – очень уставали за день пешей ходьбы. Иная хозяйка соломы принесет, рядном застелет. Но лучше бы мы на земле спали. Только бы не слышать тяжелых упреков:

– Неужто немцы придут? Как же это вы допустили?

В первую же ночь после Калуги было происшествие очень странного и страшноватого свойства – арестовали Татьяну Ивановну, нашу старшую операционную сестру. Она была из Череповца, работала в гинекологии.

Хаминов комментировал скупо:

– За язык.

Так и было – много разговоров вели во время переездов, Татьяна высказывалась резко, порочила Сталина, НКВД. Мне это импонировало, но помнил о дяде Павле и сам осторожничал. И вот, пожалуйста. Теперь обнаружилось, что представитель «Особого отдела» периодически появляется в госпитале. А я-то думал – отступились на время войны, дадут вздохнуть. Оказалось, даже за нами следят. Кто-то Татьяну продал.

Да, забыл написать, еще в августе зачитывали приказ Сталина о предателях из штаба какой-то армии, включая и командующего: всех расстрелять.

…Утром 16 октября через Калужскую заставу въезжаем в Москву.

При входе в город встретили батальон ополчения, идущий защищать столицу, длинная колонна пожилых мужчин в новых, еще не обмятых шинелях. Идут не в ногу. В последнем ряду шагают сестрички.

Это был самый страшный день для Москвы. Накануне разнесся слух: город сдают.

Началась паника – закрылись заводы, учреждения, прекратилась торговля. Все кто мог, стали собираться бежать от немцев, а многие уже и побежали. Магазины закрыты. Жалюзи опущены на витрины. Народ суетится около домов. Связываются пожитки, укладываются на тачки, на детские коляски.

Кое-где грузятся машины, выносят из квартир даже мебель. Около стоят женщины и смотрят с завистью: «Небось начальники бегут».

В одиннадцать часов изо всех рупоров раздались позывные и было объявлено о речи секретаря ЦК и МГК партии А. С. Щербакова. Мы выслушали ее на ходу.

Щербаков объяснил сложность обстановки на подступах к Москве. Опроверг ложные слухи: «За Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови». «Прекратить панику, начинать работать, открыть магазины. Паникеров привлекать к суровой…» и т. д.

Мы вздохнули с облегчением. Значит, еще не все потеряно.

Проехали краешком Москвы на Рязанское шоссе и потянулись на восток, на Люберцы. Там будем ночевать. А куда потом? Не знаем.

Газета «Правда» за 16 октября: «Враг угрожает Москве». «Положение на Западном направлении ухудшилось».

С Хаминовым решили – за Урал не пойдем. Дезертируем в Устюг.

Егорьевск. Гипсы

Мы остановились в Егорьевске, почти сто километров за Москву. Объявилось начальство. Оказывается, мы, ППГ-2266, вышли из отступления с честью, имущество почти все вывезли, раненых эвакуировали. Что много разбежалось, об этом не упоминаем.