Особенностью юбилея стало то, что он совпал по времени с напряженной международной обстановкой. Во-первых, летом в СССР началась так называемая военная тревога, связанная с обострением отношений с Великобританией и опасением начала полномасштабной войны с капиталистическими странами. В этой связи мероприятия обрели заметный милитаризированный оттенок. Газетная информация о торжествах часто соседствовала с новостями о вводе в строй новой военной техники. Звучали лозунги о необходимости гражданам СССР вступать в Осоавиахим. Во-вторых, революция в Китае (1925–1927) всколыхнула надежды на мировую революцию. Оптимистичные заявления о том, что социализм вскоре завоюет весь мир, вновь зазвучали с центральных трибун.
Непростой была и внутренняя обстановка. К тому времени стало ясно, что крестьяне сдадут заметно меньше хлеба, чем рассчитывали власти. Но главной головной болью оставалась оппозиция. Сторонники Троцкого активно, пусть не всегда открыто, использовали для критики своих политических оппонентов метафору «преданной революции» и считали необходимым смену действующего политического и экономического курса. Власть опасалась открытых действий со стороны троцкистов: борьба за наследие Октября еще не была завершена. Отнюдь не случайно в утвержденном перечне лозунгов встречались и такие: «Кто нарушает единство ВКП(б), тот изменяет Октябрю. Долой раскольников и дезорганизаторов!»
Во время проведения самих торжеств 7 ноября 1927 года в Москве на демонстрации, согласно официальным утверждениям, вышли около миллиона человек. По Красной площади прошли колонны военных (с духовым оркестром) и рабочих. Окрестные здания были украшены плакатами, на которых красовались цифры достижений советского строя за десять лет. С речами выступили М. И. Калинин и Н. И. Бухарин. На празднике присутствовали иностранные делегации. Юбилею старались придать международное звучание. В день юбилея советские газеты чутко фиксировали факты солидарности зарубежных трудящихся с СССР. Это было особенно важным в связи с «военной тревогой» и надеждой советской власти на поддержку рабочих зарубежных стран в случае военного конфликта с буржуазными правительствами.
В сценарий триумфа явно не вписывались выступления троцкистов, принявших участие в демонстрациях в Москве и Ленинграде с лозунгами «Выполним завещание Ленина», «Повернем огонь направо – против нэпмана, кулака и бюрократа», «За ленинский Центральный Комитет» и др. Демонстранты были разогнаны, вскоре прошли аресты.
Впрочем, если в крупных городах торжества более или менее удались (хотя часто на них не хватало средств), то в деревнях их встретили сдержанно. Понимая, что для крестьян советский праздник остается чуждым, организаторы юбилея рекомендовали совместить его с праздником урожая. Несмотря на это, в отчетах из сельских мест фиксировалось скорее равнодушие людей, чем энтузиазм.
В юбилейный год был выпущен и ряд фильмов, утвердивших канонический образ революционных событий 1917 года. В 1927 году на экраны вышли фильмы «Конец Санкт-Петербурга» Вс. Пудовкина и «Москва в Октябре» Б. Барнета. Но самым масштабным проектом стала картина «Октябрь» С. Эйзенштейна. Премьера состоялась 7 ноября 1927 года. В тот же день, после разгона оппозиционных демонстрантов, из фильма пришлось удалить все сцены с Троцким. Картина стала классической и заложила кинематографический канон показа революции 1917 года.
Несмотря ни на что, десятилетний юбилей Октябрьской революции стал эталоном для дальнейших коммеморативных торжеств. С этого года 7 и 8 ноября объявлялись нерабочими днями (до этого нерабочим был только один день – 7 ноября), что повышало значение праздника в глазах простых людей. В 1929 году была проведена очередная реформа календаря, и, помимо 7 и 8 ноября, нерабочими днями были объявлены 1 мая и день смерти Ленина (22 января). Так формировался «советский» годовой праздничный цикл. Празднование революционных годовщин и вовлечение в него больших масс населения компенсировали имевшиеся сложности ожидаемой реальностью и приводили к тому, что «создавалось пространство новых жизненных форм, призванных определить будущее. И шел этот процесс скорее снизу, нежели сверху: праздник – это суррогат невозможного „чуда“». На протяжении всех 1920‐х годов 12 марта (День низвержения самодержавия) также был нерабочим днем. Но реформа праздничного календаря привела к тому, что этот день, прочно ассоциирующийся с Февральской революцией, перестал быть нерабочим и поэтому утратил свое значение для масс. Таким образом был запущен механизм «забывания» февральских событий.