Полгода — и вся жизнь

Ужасные сообщения, которые каждый день передавали по радио, его не беспокоили. Он знал о планомерной сдаче Сицилии, об оборонительных боях на Кубани, о боях местного значения на миусском фронте, об исключительном положении Дании, о сотнях тысяч погибших от бомбежек людей в немецких городах, о предательстве союзнических итальянских войск, но все эти события не имели для него никакого значения. Его ни в малейшей степени не интересовали пропагандистские речи о новом немецком чудо-оружии, он не прислушивался к подробному рассказу диктора об уничтожении четырех тысяч двухсот бандитов в районе к западу от Минска. Его спокойствие не поколебало известие о налете на венские предместья. Он знал, что его семья вне опасности. Он улыбался сообщениям об использовании навоза, о добыче кормов из морской растительности, о поставке в войска стойкого к мышам белья и об очередном призыве стрелочников железной дороги на военную службу. Он еле сдержался, когда хозяин в знак особого внимания в конце августа положил ему на стол венскую газету. Эти последние дни, прежде чем забрать Ренату из Бойгена, увидеть свою жену и уладить щекотливую ситуацию с Марией Лангталер, он хотел провести спокойно, ничем себя не отягощая.

Ему это почти удалось. Он равнодушно перелистал газету, пробежал глазами набранные мелким шрифтом сообщения о происшествиях. Необъяснимым образом его взгляд задержался на трех буквах. Они относились к маленькому предложению в одну строчку, в котором говорилось, что по подозрению в совершении хозяйственного преступления гестапо задержало барона Э. ф. Р. В этот же день Густав Бухэбнер оставил определитель растений, который он часами носил с собой, гуляя по полям и лесам, в гостинице. Он принял решение поехать домой и отдаться на волю событиям.

Вечером, когда он сидел в неярком свете все той же лампы, ему стало ясно, что, несмотря на внешние успехи, его жизнь не удалась: ни его супружество, ни отношения с ребенком, ни профессиональная деятельность, ни его связь с Марией Лангталер не принесли ему счастья. Что ему теперь делать? Вполне вероятно, что у барона нашли товары, которые тот обменял на станки. Может быть, в гестапо еще не докопались до их источника и не вышли на него, Густава Бухэбнера. Теперь все дело в том, выдал его барон или нет. Добровольная явка Густава Бухэбнера вряд ли улучшит положение того, кого схватило гестапо. Нет, сам он не должен ничего предпринимать. Он должен остаться здесь и выждать некоторое время.

Инженер обменял у старьевщика определитель растений на вещь, которая ему не была нужна. Он дал телеграмму Гансу Ахтереру, что не может забрать Ренату, а своей жене сообщил, где его можно найти. «Если меня не схватят и не пошлют на Восток, я уеду на Запад, — думал инженер. — На Западе нужны техники. На Западе сосредоточились все надежды нашего времени».

* * *

Ребенок вернулся в пустой дом.

Рената и Камилла приехали поздно вечером. Их радостно встретил Пако. Мать Камиллы уже спала. Она боязливо спросила из-за двери, кто пришел, и открыла только тогда, когда услышала имя своей дочери.

— У тебя в доме никого нет, — сказала Мария Ренате, — я запру тебя там, ты будешь спать одна.

— Нет, — ответила девочка и прижалась к Камилле, — я останусь здесь.

Но ни Камилла, ни ее мать не хотели этого. Позвали фрау Бергер, которая жила по соседству. Она прибрала комнату Ренаты и ворчливо объяснила, что делает это в последний раз, так как скоро должны появиться родители.

— Твоя мать, по крайней мере, могла бы уже приехать, — сказала она, — инженера я еще могу понять — у него нет времени, но ее — нет.

Рената так устала, что почти заснула, пока раздевалась. Она не хотела слушать злые и непонятные слова фрау Бергер.

— Я хочу есть, — жаловалась девочка, хотя это было не так.

— Ничего нет. Пришел конец вашей хорошей жизни. Вряд ли вы уже будете есть хорошие, запрещенные продукты, — высокомерно сказала фрау Бергер, забыв о том, что и ей всегда что-нибудь перепадало. — Теперь твой отец подумает, стоит ли заниматься тайными делишками. Он узнает, что бывает, когда занимаешься темными делишками. А может быть, уже узнал.

Девочка больше не слушала. Она забралась в кровать, свернулась там в клубок, положив голову на руки, и уснула, так и не накрывшись одеялом. Но фрау Бергер еще не кончила говорить о том, что было у нее на душе. Она склонилась над Ренатой и громко сказала ей в ухо:

— А барон, чтобы ты знала, уже сидит.

Девочка услышала эти слова, но как бы издалека. Ей казалось, что фрау Бергер произносит их из другого конца комнаты. Она не поняла, что же странного в том, что барон где-то сидит. «Барон… где-то… только не заснуть… нужно сказать что-нибудь вежливое фрау Бергер… обо мне никто не хочет заботиться… нужно быть вежливой», — проносилось в голове ребенка.

— Где же сидит господин барон? — спросила Рената.

Но ответа она уже не слышала.

— На Морцинплац, в гестапо, — прошептала фрау Бергер, склонившись над лицом глубоко спящего ребенка.

* * *