С.58. Весною я вдруг, манкируя экзаменами, начал писать рассказ о дьяволе… –
Имеется в виду «Двойной нельсон», впервые опубликованный в «Русских записках» (1937. № 2. С. 43–58).Руднев
Вадим Викторович (1879–1940) – общественно-политический деятель, член партии эсеров, публицист, соредактор журнала «Современные записки».Рассказ недостаточно хорош для «Современных записок»…
– Вишняк, возвращая Рудневу «“поэму” (с позволения сказать) Яновского», в письме от 26 мая 1935 г. возмущался: «Некрофил и большевизант Яновский тоже считает себя “метафизическим” (!) демократом» (Leeds Russian Archive. MS. 1500/4).Из других редакторов только поэт М. Цетлин был на своем месте. –
Формально редакторами «Современных записок» были Н.Д. Авксентьев, И.И. Бунаков-Фондаминский, М.В. Вишняк, А.И. Гуковский и В.В. Руднев. М.О. Цетлин был «консультантом по стихотворному отделу» ( Вишняк М.В. Современные записки: Воспоминания редактора. СПб.: Logos; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1993. С. 69).С. 59… в разное время Ходасевич писал нежные письма и Вишняку, и Рудневу, а может быть, и Милюкову. –
Опубликованные письма Ходасевича к Вишняку и впрямь можно назвать если не нежными, то дружелюбными. См., например: Ходасевич В. Собр. соч. в 4 т. Т. 4. М.: Согласие, 1997.…«Двойной нельсон». Адамович и Ходасевич потом на редкость единодушно и безоговорочно его похвалили. –
В рецензии на второй номер «Русских записок» Ходасевич действительно высказался о «Двойном нельсоне» в самых комплиментарных выражениях: «Не раз я писал о подлинном, но необработанном даровании Яновского. Вот наконец перед нами отличная вещь, с которой надо решительно, безоговорочно поздравить автора. В “Двойном нельсоне” есть все, что долго не давалось Яновскому: стройная и законченная композиция, чувство меры, вкус и в довершение всего – мир с русским языком, с которым до сих пор Яновский был не в ладах» (Возрождение. 1937. 26 ноября. С. 9). Адамович на этот раз высказался в том же духе, что и его вечный антагонист: «Литературный предок В. Яновского – скорей всего, Достоевский, самый опасный из великих русских учителей, потому что у него легче усвоить тон, чем тему, – нервы, а не сознание. В книгах Достоевского одно с другим неразрывно и одно в другом находит обоснование. У его последователей это далеко не всегда так… К чести Яновского надо признать, что он медленно и верно идет к слиянию обоих элементов “идейного” творчества, почти с каждой новой вещью увереннее и тверже намечая границы, в которых он, так сказать, творчески дома. Писатель этот остро чувствует сопротивление материала, не только словесного, но и глубже – образного, предметного. Ему не по душе скольжение, пусть и искуснейшее. Он, может быть, еще слишком пристрастен к эффектам мелодраматического характера, но внутренний вкус его зреет и все лучше справляется с отбором золота от мишуры, то есть оправданного от нарочитого или найденного от выдуманного. Опасность Достоевского, кстати, в том-то и состоит, что за полетом его измученной мысли никто не в силах угнаться, а без этого остаются только поклоны всему человеческому страданию, чтение Евангелия убийцей и проституткой, и все то, что вне света, которым все творчество Достоевского проникнуто, превращается в трескучую безвкусицу! Яновский начал с того, что принял от него оболочку. Но, очевидно, он смутно знал, что найдет для нее поддержку, стержень, – и теперь он это доказывает. Его “Двойной нельсон” мог бы оказаться упражнением на заданную тему – настолько в нем ощутима основная мысль, настолько отделима она от самой ткани повествования. Но все-таки это художественное произведение, а не картина для иллюстрации отвлеченного положения! Еще один раз черт – или какой-то его родственник – воплотился в нашей литературе в обличии “господина в старомодном котелке, с мягким гортанным, приветливым голосом”. Воплощение не напрасное: таким, с такими делами, с такими заботами, его, кажется, еще мы не видели, а убедительности поэтическая гипотеза Яновского не лишена. Последние полстранички в качестве “концовки” к рассказу совсем блестящи» (Последние новости. 1937. 16 декабря № 6109. С. 3).…встретился с новым другом, отвратительным русским парижанином… –
Сергеем Ярхо (1916–1935).