Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

В учебнике К. Кюна продуманной системы нет, классификация народов содержит много ошибок и в отдельных частях произвольна, но в ней проявилось представление автора о необходимости различения народов и племен по «уровню развития», под которым, как можно полагать, он подразумевал степень этнокультурной «зрелости». Сами термины он использовал нестрого: «племена» и «народы» употребляются как синонимы. Однако последовательность изложения демонстрирует высокий статус поляков и финнов: открывается учебник характеристикой русского народа (великорусов, малорусов, белорусов), и сразу за ней следует описание поляков и финнов, после чего представлены очерки о других народах в довольно хаотичном порядке[1353].

Быть может, не совсем корректно, но значимо для выявления тенденции подобных классификаций рассмотрение места Финляндии и Польши в учебнике по российской географии начала XX в.: его автор Э. Лесгафт трактовал «окрайные земли» или «окраины» как разновидность внешних владений государства, слитых с ним политически[1354]. Он указывал, что и в культурном, и в племенном отношении эти земли часто чужды государству-ядру. К одному из четырех типов внешних владений Российской империи, которые выделяются по экономическим критериям[1355], он относил «политические окраины». К ним Лесгафт причислял Польшу и Финляндию, которые «в национальном и культурном отношении вполне самостоятельны» и поэтому не могут «служить ареной деятельности промышленного капитала метрополии»[1356]. Политическими он именовал их потому, что присоединение этих земель было продиктовано исключительно политическими целями, и значение их также «политическое» – так как «они усиливают политическое могущество» Российского государства и служат для защиты западных границ[1357]. Интересна характеристика «духовно-культурной области» этих регионов: и Польша, и Финляндия названы «самостоятельными» и «обособленными» (по развитию просвещения Финляндия выше почти всех государств в Европе), но если она слабо зависит от России в торгово-промышленном развитии, то Польша, напротив, самым тесным образом связана с ней. Польша как политический элемент государства оценивалась Лесгафтом как имеющая «громадное стратегическое значение» в связи с объемом земельных и человеческих ресурсов[1358]. Соотносимы финны и поляки и в «племенном» отношении: поляки составляют 7 %, а финны – 5 % населения страны[1359].

Таким образом, и территориальный, и этнографический принципы описания империи отражали некоторые общие взгляды на иерархию народов. И финны Финляндии, и поляки Царства Польского занимали в ней довольно высокое место. Как представляющие славянские и финские племена они описывались после этносов русского народа, однако а) помещались среди народов западноевропейского региона, характеристика которого всегда предшествовала описанию Сибири и окраин; б) входили в группу «собственно народов», – т. е. тех, кто обладал сформированной «народностью» и мог претендовать на включение их в перечень «народов исторических», а не племен. Однако признание этнографической самобытности и политической зрелости не означало, что народ имеет право претендовать на обладание полнотой национальных прав. Об этом свидетельствует, в частности, заключение В.И. Ламанского о судьбе Польши: «Решительное отрицание восстановления исторической Польши (…историческая Польша есть отрицание единства русского народа…) и полное признание с нашей стороны этнографической Польши, как одной из славянских разновидностей»[1360].

Финны и поляки в контексте дихотомии цивилизация / варварство. В этнографических описаниях финны и поляки представлены, как было показано, в несколько ином ракурсе. Во-первых, как народы, обладающие полнотой признаков народности / этничности. Один из факторов, способствующий их стабильности, – сохранение «исконного» антропологического облика – т. е. эти народы отличала высокая степень устойчивости к возможным ассимиляциям и неизменность тех черт нрава, которые считались «древними» (у поляков – восходящих к античным славянам, у финнов – к эпохе «Калевалы»). Во-вторых, их объединяла принадлежность к кругу цивилизованных («культурных») народов. Но если отнесение поляков к ним было бесспорным, то восприятие финнов в этом качестве не было столь однозначным.