Поляков

Записывают девочки в тетради про греков и римлян, загибая пальчики, отсчитывают государей российских — отдельно Рюриковичей, отдельно — набежавших за последние триста лет Романовых. Гуляют в Городском саду, где почище, чураясь Буфф-сада с его шумом и визгом новомодных плясок.

Томск лежит на холмах будто небрежно пошитое одеяло, дома своенравны, как жители. Просторно, не тесно в городе, мирно и крепко течёт в нём жизнь. Но что-то набухает в воздухе — пахнет тревогой, а тревога имеет запах солдатского сукна и ружейной смазки.

Мальчик родился в среду. Цветаева в этот день напишет одно из своих знаменитых стихотворений^{3}, в Петербурге распоряжением градоначальника будет закрыта «Бродячая собака» — место встреч артистической богемы (по слухам, за нарушение сухого закона). А рядом, через площадь, русский царь будет говорить Морису Палеологу, французскому послу, быстро и твёрдо: «Я не признаю за собой права навлекать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мёчты. Поэтому мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов»^{4}, а в тот же день безвестная сибирская барышня Полина Летина получит разом шестнадцать открыток с видами Львова от офицера, от которого не осталось даже имени. Карточки будут измараны штемпелями по-русски и по-польски: «Dozwolono cenzura wojenna», «Печать разрешаю ноября 7 дня 1914 г. Градоначальник гор. Львова, Полковник Скаллон», и иркутская барышня весело перебирает их — нет в карточках ужаса окопной войны, а есть шампанская прелесть победы. Русский офицер пишет о наступлении в Галиции.

Империя живёт по инерции, не зная, что судьба её уже решена. Но сражения и страдания далеко, очень далеко от Томска. Там по полям бежит пехота, ложатся снаряды, иначе называемые бомбами, вокруг крепости Осовец стелется дым пожарищ.

Но новорождённому ещё неизвестно, что, зачатый до войны, он пришёл в мир в страшное время смерти, газовых атак и человеческого горя. Его нарекли Виктором — и вот везут на пролётке из церкви. Холоден март в центре континента, лежит снег повсюду, но играет на нём набирающее силу весеннее солнце. Младенец, спелёнутый, смотрит на томское небо и не знает ничего — ни о царе, ни о поэтах, ни о солдатах в фуражках, ни о солдатах в касках с острыми шишаками. Его везут из церкви — а мимо по улице грохочет пролётка, жандарм положил руку на плечо хмурого человека в длинном чёрном пальто. Это высланный в Томск знаменитый корнет Савин, что называет себя граф Николай де Тулуз-Лотрек Савин, жулик и мошенник, что врёт в своих сочинениях о путешествиях по свету. В показаниях он врёт о своей невиновности, а скандальную историю обсуждают все — в том числе и в доме Поляковых. Ещё ничего не известно, и родители не загадывают о жизни сына. Того, что он свяжет жизнь с автомобилями, не знает никто.

Между тем уже шестнадцать лет как работает завод в далёком городе Турине — идёт война, и гражданского в том заводе мало. Но на военных деньгах завод крепнет, Италия воюет, и в день выкатывается с завода до сотни машин с четырёхцилиндровыми двигателями — в пятьдесят, а то и сто лошадиных сил.

Форд ко дню рождения нашего героя выпустил уже миллионный автомобиль.

Военное время идёт быстро — только что кричали «ура», как вдруг в газетах перестали писать о победном, статьи стали суше и туманнее.

Идёт год шестнадцатый, вязнет в окопах, не хватает этому году патронов и снарядов, а далеко от фронта — стучат-гремят военные заводы. Столько они понаделают военного добра, что долго будет им пользоваться Россия уже в своей внутренней войне.

Не отстаёт и город Томск.

Всё так же в нём живёт наша семья: муж с женой, дети — девочка и мальчик. Отец любит механику, вернувшись со службы, делает всякие механические приспособления. На двери стоит особый рычаг, закрывающий её. Это сейчас слово «доводчик» известно всем, и давно забыты страшные пружины, что поддавали посетителю в спину. А тогда возвратный рычаг в провинциальном доме — редкость. Смотрим дальше — модель паровой машины угнездилась на подоконнике.

Семья живёт той жизнью, какой должна жить русская интеллигентная семья. Лёгкий звон ложечки в стакане — чаепитие гостей. В университетском городе круг знакомств узок, все знают друг друга. Вот над крахмальной скатертью плывут черепок древней амфоры и наконечник копья — это друг дома приехал с раскопок. На минуту задувает жаркий крымский ветер, шевелит кисти на скатерти, пахнет крымской степью и морем… И всё пропадает, когда находки возвращаются обратно — в портфель гостя.

Взад-вперёд ходит поршень — и это называется возвратно-поступательное движение. Поступательным движением семья уже укоренена в Сибири, но никто не знает, что будет и возвратное.

Ребёнок ползает по кровати, выглядывает в окно, на следующий день у него второй в жизни день рождения. Уже куплено немудрёное, по военному времени скромное, угощение, как вдруг окно выгибается от криков мальчишек: 2 марта до Томска доходит весть об отречении царя.