Поляне

— Знаю я эти кольчуги, — возразил Кий. — Тяжелы. Нам бы полегче надобно. А железо само — попрочнее. На Подоле мастера найдутся, изготовят лучше прежних.

— Скорей бы обратно к Горам! — не выдержал один из гридней.

— В Днепре бы искупаться, — отозвался негромко другой. — Благодать!..

— Сперва в Истре искупаемся, — сурово и загадочно молвил князь. — И не единожды.

22. Грек Филоктимон

— Анты… говорить мало… греки… говорить много…

— Скажи ему, — обратился Воислав к дружиннику-пересказчику. — Пускай говорит по-своему, по-гречески. А ты пересказывай.

— Меня зовут Филоктимон, — начал грек. — Я христианин. И отец мой был христианином. Мой отец был колоном… Что это значит? Это значит, что сначала он был рабом, но затем господину стало невыгодно содержать столько рабов и надсмотрщиков. Отцу разрешили жениться и дали земельный участок в полтора гектара. Там же стояла хижина, где я и родился. Помню несколько глиняных сосудов, освещенных светильником. Да ворох соломы, на которой все мы спали… Теперь отец сам вел хозяйство, но почти весь урожай отдавал господину. Потому что земля, семена, плуг и волы все равно были господские. И уйти куда-либо со своего участка отец не мог, его бы поймали, избили и в цепях возвратили обратно. Только теперь никто не имел права продать или купить нас. Потому что мы были уже не рабы, а колоны. Вот в чем разница… И все же нам удалось убежать в другую провинцию. Там мы жили в общине. Поначалу было не так уж плохо, жили и работали дружно, выручали друг друга, все вместе защищались от сборщиков податей. Если бы только для имперской казны, а то львиную долю сборщики клали в свой карман. Одного такого обнаглевшего чиновника даже побили камнями. Но вместо побитого прибыл другой, под охраной сотни федератов… В конце концов наша община разорилась, отец бросил свою землю, и мы всей семьей прибыли в Константинополь. Сперва ютились где придется, отец брался за любую работу. Любую! Понимаете? Затем не один год он воевал под знаменами Первого Полководца. Накопив в походах немного золота и серебра, отец купил маленький домик в Хризополисе — это предместье по ту сторону Боспора — и занялся гончарным делом. Изготовлял простую глиняную посуду для бедняков, сам же и продавал ее. Недорого, конечно. Ибо так поступать учил нас Иисус Христос. А отец очень верил в Христа и его учение. Но был монофизитом. Он считал, что Иисус никогда не был и не мог быть земным человеком. Он не понимал, не мог понять, как это можно быть и смертным человеком и бессмертным богом одновременно. Подобно всем монофизитам, отец был убежден, что Божий Сын мог быть только богом и никем иным. Потому мы и пострадали…

— За то, что верили в своего бога? Как же так?

— А вот так. Император не допускал иных суждений, кроме своих собственных, никому не прощал какого бы то ни было инакомыслия. И особенно придирался к нам, монофизитам, хотя наша добрая Императрица сочувствовала незаслуженным страданиям монофизитов, старалась помогать им и часто заступалась за них перед своим великим супругом. Но не всегда ее заступничество помогало, и в том нельзя ее винить. Ведь как ни говори, а один Император был ей, понятно, дороже всех монофизитов, вместе взятых… Дайте пить, во рту сохнет…

Ему дали прохладной ключевой воды.